Несколько дней назад ректор РАНХиГС Владимир Мау выступил с предложением о переходе к мобилизационной экономике. Владимир Александрович при этом уточнил, что под мобилизацией экономики понимает усиление роли государства при сохранении рыночной модели управления экономикой и взаимоотношениями в бизнесе. Мау отнёс к плюсам мобилизационной экономики участие государства в финансировании структурной перестройки, уделение большего внимания и поддержки секторам, участвующим в производстве военной продукции, а к минусам – снижение расходов на инфраструктуру, строительство и ремонт дорог и жилья. Последнее, считает постоянный автор и эксперт NBJ, экономист Надежда ГРОМОВА, неочевидно ввиду больших расходов будущих периодов на восстановление новых регионов.

Пока экономисты спорят, что такое мобилизационная экономика, строгого определения которой не существует в природе, я решила оттолкнуться от значения слова «мобилизация». Толковый словарь Ожегова, говоря о мобилизации, объясняет её как перевод вооружённых сил в полную боевую готовность, призыв военнообязанных запаса в армию во время войны и перевод на военное положение экономики и государственных институтов страны. Исходя из такого объяснения и наличия в стране «частичной мобилизации», можно предположить, что и экономика наша уже частично мобилизована. Однако в более широком смысле Ожегов объясняет мобилизацию как приведение чего-либо в состояние, обеспечивающее успешное выполнение какой-либо задачи, то есть мобилизация всех ресурсов в определённых целях. И тут я задумалась, насколько далеко зашла роль государства в мобилизационных усилиях, и как давно это началось.

Строго говоря, рыночная модель экономики не предполагает прямой руководящей роли государства. Оно может быть участником какого-нибудь бизнеса, создавать фонды, косвенным образом стимулировать развитие определённых сегментов экономики, которым хочет уделить большее внимание, но все эти действия не должны носить директивный характер. Однако государство – это механизм, решающий вопросы социальной справедливости, скажете вы, и если все отношения сделать рыночными, то где гарантии гражданам их простых конституционных прав – права на образование, на здравоохранение, социальную защиту? Роль «распределителя по справедливости» в рыночном государстве играет налоговая система. Теоретически, задача государства и слуг народа – следить за тем, чтобы перераспределение экономических и иных благ шло равномерно и по справедливости, улучшая жизнь каждого члена общества и не ущемляя его права.

Существует замечательная книга, написанная Вильфредом Долфсма, «Провалы государства. Общество, рынки и правила»[1], в которой экономист обращается к основной роли государства – установлению правил, по которым взаимодействует общество в том или ином государстве. Роль государства, роль правительств, подчёркивает Долфсма, – быть представителем общества и, как представитель, государство должно обратиться к экономике и сформулировать правила, по которым будут потом действовать рыночные игроки. Я сейчас не говорю о том, что все абсолютно попытки вмешиваться в общественную жизнь напрямую со стороны государства терпят провал. Как раз наоборот, есть некоторые сферы деятельности, в которых попытки внедрить рыночную модель потерпели жесточайший крах. Это многочисленные реформы здравоохранения, пытающиеся навязать использование рыночных отношений там, где все должны быть равны. 

Небезызвестный нобелевский лауреат Пол Кругман десятилетия положил на критику действий и безответственности американского правительства в его реформировании системы распределения оказания медицинских услуг путём внедрения рыночных механизмов, которые отрезали часть населения от возможности лечиться и следить за своим здоровьем.

Но у государств тоже бывают провалы. Долфсма приводит в пример китайскую экономику, где не всё гладко с земельными отношениями, а сегодня мы наблюдаем ипотечный кризис в этой стране, и поддержку строителям жилья вынуждено снова оказывать государство. Когда дело доходит до прямых трат из госбюджета на одну из отраслей – это и есть сигнал провала государства и его политики госрегулирования в той или иной части экономики или общественно-социальных отношений. Это значит, что предыдущие формы регулирования отношений, то есть правила, которые государственный аппарат задавал обществу, потерпели крах.

Крупнейший провал государства – это, конечно, падение СССР, падение плановой экономики. Аналогов крушения централизованной формы управления такого масштаба в мире больше нет, будем честны.

Сегодня Россия живет по рыночным правилам, однако в последнее время вмешательство и усиление роли государства нарастает. Я не предлагаю сейчас обсудить текущие реалии года 2022, я предлагаю взять период последних десяти лет.

Признаки директивного вмешательства в экономические отношения в стране проявились, наверное, в период развития и усиления роли госзаказа на инфраструктурное строительство, пополнение запасов Росрезерва, развитие стратегических направлений экономики, включая ВПК.

Удивительно, что на фоне почти полного крушения конкуренции внутри банковской системы, власти вспомнили о частном предпринимателе, малом и среднем бизнесе. Именно не укрупнение бизнеса, а перевод работы госкомпаний на контрактацию с мелким и средним предпринимателем в 2014 году спас положение и «размыл» финансовые потоки от крупных госкорпораций в рыночные ниши.

Роль государства возрастала там, где были наиболее крупные финансово-промышленные цели: укрупнялась и огосударствлялась банковская система, все стратегические стройки также финансировались за счёт государства. Формат отношений между регионами тоже редко был тесным: я не помню случаев, скажем, размещения одним муниципальным органом бумаг публичного займа под хотя бы гарантию или поручительство центра или профицитного региона. Случаи, когда один регион заимствовал денежные средства у другого, мне также неизвестны. Расслоение общества по доходам между жителями, скажем, Пензенской и Ямало-Ненецкой автономной области столь огромно, что кажется невосполнимым. На этом фоне действия Минфина в 2018 году, путём прямого вмешательства в бюджет Москвы и отнятия у города около трёх триллионов рублей с целью передачи этой суммы другим регионам с дефицитом бюджетных поступлений, являются уже примером нарушения модели распределения в стране. Именно это действие наилучшим образом отражает понятие «мобилизационное распределение ресурсов»: отнять и поделить. Так что прямая «длань государства» распростёрлась над механизмом перераспределения уже несколько лет назад. Но важно понимать, что тогда эти действия касались всё-таки госбюджетов низшего уровня, регионов. Хотя можно было бы, наверное, научить эти регионы рыбку ловить самостоятельно, а деньги в буквальном смысле занимать под процент. Но, видимо, ситуация в дальних регионах накалилась уже таким образом, что только прямая дотация могла спасти положение.

Раздумывая над этим феноменом отношений государства и рынка и над вопросом, какое соотношение их ролей в обществе, в первую очередь, конечно, в российском обществе, считать оптимальным, я неожиданно получила вопрос от «РИА Новости», корреспондент которого как раз описывал ситуацию и опрашивал экспертов о возможном ущербе, который могут нанести кредитные каникулы мобилизованных банковской системе. Прикинув самый ужасный вариант, при котором банкам придётся списать на убытки 300 000 кредитов со средним чеком в 4,5 млн рублей (цифра от регулятора по состоянию на 1 августа текущего года), я оценила потенциальный убыток в 1,35 трлн рублей, что, конечно, само по себе а) маловероятно и б) не является критичным для банковской системы, в крепости которой нас уверил Дмитрий Тулин буквально в начале сентября. 

Однако вернёмся к мобилизационным решениям. Вспомните: мобилизация ресурсов для решения определённой задачи. Я не против каникул для мобилизованных и членов их семей, вовсе нет. Я считаю социально справедливой ежемесячную зарплату военнослужащего в размере 195 тысяч рублей и социально-справедливым освобождение человека, отстаивающего с оружием в руках интересы своей страны, от уплаты налогов, процентов по кредиту и прочих долгов на период его социальной жертвы в интересах общества, ведь он ставит под риск самое главное право личности – право на жизнь. 

В решении о кредитных каникулах я увидела другое: попытку государства переложить убытки, возникающие в результате его решений, его действий, на участника рыночных отношений – банковскую систему. Нарушив выстроенную систему регулирования финансовой стабильности, возложив потенциальные расходы на кредиторов на законодательном уровне. Это прямое вмешательство в рыночные отношения – один из атрибутов мобилизационной экономики.

Были ли другие решения? Рассматривая опыт перестройки экономики в других странах, можно обратиться к практикам, которые регулярно использует Великобритания. Сейчас мы называем эту страну недружественной, но это не повод, чтобы игнорировать многократно опробованный инструментарий её регулятора. Англия всегда воевала в долг. Одна из возможных схем взаимодействия правительства и финансового регулятора в целях стимулирования  какой-то отрасли экономики или её сегмента, это политика количественно-качественных послаблений, которая не влияет напрямую на изменение нормативов регулирования деятельности, не ослабляет их и не ставит под угрозу финансовую стабильность системы. Состоит она в следующем. Правительство учреждает государственный фонд, который выпускает облигации для определенной цели, – к примеру, на финансирование льгот по ипотеке для определённых слоёв населения. Облигации такого фонда выкупает регулятор, формируя 1) рыночную цену и 2) денежный поток на целевые нужды. На полученные средства фонд выкупает у банков пакеты льготированных кредитов, фактически становясь их держателем на период действия льготы. Регулятор с течением времени может пустить купленные ценные бумаги обратно в рынок, с гарантией поддержки их цены. При окончании льготного периода пакеты действующих кредитов передаются в банк или учреждение, схожее с «ДОМ.РФ», где они спокойно погашаются заёмщиками, на которых больше не распространяются льготы. Те кредиты, которые подлежат списанию, списываются на убытки за счёт средств Фонда, то есть государства. Это сложная модель, но она имеет ряд преимуществ:

– отсутствует прямое вмешательство в финансово-банковский механизм кредитования;

– государство избегает дискуссии вокруг морально-этической стороны проблемы льгот;

– регулятор контролирует систему и не рискует капитализацией банков;

– идёт строжайший учёт расходования средств, выделенных именно на эту форму льготы, который потом пригодится для оценки обществом и тем же государством эффективности принятых решений и как статистика для будущих решений;

– банки говорят: «наше государство заботится о нашем бизнесе», физлица говорят: «наше государство заботится о справедливости в отношении нас», регулятор говорит: «наше государство понимает, что финансовый регулятор должен быть независим в своих решениях и не может менять политику регулирования в зависимости от обстоятельств». Все довольны.

Вернёмся в нашу реальность. Да, наверняка опросили Банк России: ну что, выстоит наша банковская система? Выстоит, сказал Банк России, тем более, что ей обещана капитализация к концу года (некоторым банкам). И я, кстати, не сомневаюсь в этом, докапитализировать банки придётся, ибо убытки лягут неравномерно, и потеря запаса прочности капитала не будет однородной. Так о чём же тогда эта статья, какое мнение она выражает? А мнение моё таково, что нельзя предложить внедрить то, что уже внедрено и работает. Экономика страны уже частично мобилизована. Но вот в чём прав В.А. Мау, так это в том, что государство должно идти туда, где бизнес опасается потери капитала, финансировать те направления, в которые бизнес не пойдёт ввиду высокой неопределённости.

Текст: Надежда ГРОМОВА

[1] Долфсма, В., «Провалы государства. Общество, рынки и правила», М: Изд-во Институт Гайдара, 2017.