Полагаю, читателям специализированного банковского журнала нет необходимости пояснять, кто такой Джон Ме́йнард Кейнс (1883–1946), почему он общепризнанно считается одним из самых выдающихся экономистов ХХ века, и в чём состоит основная суть разработанной им знаменитой теории, по праву носящей его имя.

Ещё совсем недавно о «великой пользе» кейнсианства для будущего процветания России у нас не вещал разве что холодильник. Но в последнее время не то чтобы пропал интерес к этому вопросу, но незаметно сама экономическая суть трудов и достижений учёного Кейнса как-то отошла на второй план, а упоминания о нём переместились из профильных изданий на страницы скорее окололитературных и даже искусствоведческих журналов. О Кейнсе всё больше говорят, как о балетомане, коллекционере предметов искусств, страстном библиофиле и меценате. И, наверное, всё это верно и соответствует размаху интересов этой всесторонне одаренной, многогранной личности.

Но что вызывает удивление, так это то обстоятельство, что в этих публикациях Кейнс всё больше и больше предстает как едва ли не великий поклонник поначалу всего русского, затем России, а впоследствии, когда Россия как бы формально трансформировалась в новое государственное образование, то и Советского Союза. Безусловно, без России не было бы и СССР, но на какое-то время безудержная пропаганда интернационализма затмила её образ в качестве станового хребта державы.

Скажу откровенно, хотя и хорошо сознаю, что у многих это может вызвать отторжение. Мне претит тот слащавый образ душки Кейнса, едва ли не пахнущий ванильным зефиром, который нам в последнее время навязывают. Да, он страстно любил балет, а возможно, ещё больше он обожал и боготворил свою избранницу – блистательную звезду труппы Дягилева Лидию Васильевну Лопухову (1892–1981). Любил настолько, что ради неё даже поменял свою сексуальную ориентацию, практически обрезав все свои многочисленные гомосексуальные связи в прошлом. Ну, возможно, сохранив близость только с одним своим искренним верным другом, тёплые чувства преданности которому он пронес через десятилетия.

Кейнс познакомился с Лидией Васильевной ещё в 1918 г. И вскоре они осознали, что любят друг друга. Выдающийся экономист терпеливо ждал несколько лет, пока его избранница разведётся со своим прежним мужем, и в 1925 г. они наконец-то смогли пожениться. А дальше почти сразу же, уже в том же году, последовала первая поездка Кейнса в СССР на празднование 200-летия отечественной Академии Наук, где его встречали с большим почётом. Вскоре в Лондоне вышло и его нашумевшее пространное эссе «Беглый взгляд на Россию» («Short View on Russia»). Несмотря на всю критику, в нём содержащуюся, многие тогда (а ещё больше теперь) усматривали скрытую симпатию к России.

«Комфорт и привычки предписывают нам воздержаться от осуждений, – писал Кейнс в этом эссе, – но я не готов принять точку зрения, которая безразлична к нарушениям свободы и безопасности в повседневной жизни, либо использует орудие преследований и разрушений и международных раздоров. Можно ли согласиться с политикой, которая заключается в трате миллионов на подкуп шпионов, засылаемых в каждую семью и каждую группу внутри страны, для разжигания волнений за границей?»¹

Это Кейнс о том, что как раз в то время в Англии разразился грандиозный скандал, когда Советскую Россию обвинили в том, что щедро финансируемые русским золотом неисчислимые полчища агентов Коминтерна наводнили Великобританию, сея смуту в профсоюзах и провоцируя рабочих на массовые выступления протеста. Верил ли сам экономист в этих вездесущих красных агентов? Полагаю, что нет.

Кто-кто, а Кейнс прекрасно знал Россию. «Для меня Россия – это очень близкая вещь, в то время как для общества это всё более удаляющийся от нас объект», ­– отмечал он в одном из писем к супруге².

Но как на самом деле относился этот великий человек к России? Об учёном написаны десятки книг, подробно изучены его привычки и пристрастия, включая сексуальные, но почему-то один период жизни Джона Кейнса освещается крайне скупо, а именно его работа в 1915–1919 гг. в британском казначействе, то бишь – в более привычной для нас системе – Министерстве финансов. Как видим, период этот как раз пришёлся на годы Первой мировой войны. А, как по мне, этот этап крайне важен в первую очередь для понимания истинного отношения Кейнса к нашей стране.

К тому моменту Кейнс был уже вполне сформировавшимся в своём психологическом типе британским чиновником, ибо с 1906 г. трудился в департаменте по делам Индии и Королевской комиссии по индийским финансам и валюте. Я бы уточнил, колониальным чиновником, который привык смотреть на все другие народы глазами выпускников Итона и Кембриджа, к которым принадлежал и он сам – и по духу, и по менталитету: Британия, по их вполне искренним убеждениям, несла великую цивилизационную миссию в отношении других, менее преуспевших, народов, колоний, полуколоний, доминионов, ну и просто отсталых и полудиких, к которым, несомненно, в их глазах относилась и Россия с её огромными просторами и массами малограмотного крестьянского населения.

Так что для меня молодой Кейнс, судя по тем документам из британских архивов, которые мне удалось проанализировать, прожжённый колониальным духом бюрократ, который из всех достоинств России-союзника в войне на тот момент видел только одно – это страна, где много золота. И в тот, безусловно, тяжёлый для Великобритании момент, когда английские солдаты тысячами погибали на полях Франции в сражениях с германской армией, он считал это крайне несправедливым: этому золоту надлежало быть в подвалах Банка Англии. И документы из архива банка дают нам уникальную возможность проследить этот процесс в деталях.

Да, Кейнс уже тогда проявил себя как истинный монетарист. Скромный служащий британского казначейства, Дж.М. Кейнс жёстко отстаивал золотой стандарт и открыто выступил против прекращения размена банкнот на золото – меры, к которой незамедлительно прибегли все воюющие страны, кроме Англии. Кейнс предупреждал об опасности такого шага, именно с точки зрения подрыва престижа страны: «Прекращение золотого обращения будет иметь среди населения, как внутри страны, так и за границей, крайне негативный отклик. Наш кредит в равной степени зависит как от реальных фактов, так и от того, что мы говорим. Запрет повлечёт за собой максимальную дискредитацию»³. В итоге Британия была единственной страной, которая формально не отменила размен. Конечно, на практике декларируемое право на размен обернулось фикцией. Получить золотую монету против банкноты было в реальности невозможно.

К тому моменту русская армия, обливалась кровью, ибо испытывала крайнюю нехватку не только тяжелой артиллерии и снарядов, но даже винтовок и патронов. В Петрограде экстренный выход из тяжелейшей ситуации видели в том, чтобы закупить вооружение за границей. Великобритания вроде бы и согласилась предоставить финансирование на эти поставки, но только в обмен на физическое золото. Уже в октябре 1914 г. первая партия стоимостью 8 млн ф.ст. или 80 млн золотых рублей была отправлена в Англию через Архангельск. Естественно, возникает вопрос: 64 тонны золота – много ли это или мало? Так вот, по оценке того же Кейнса, годовое производство золота в мире составляло тогда 90 млн ф.ст.

Я не буду касаться деталей этой операции по отправке золота, и того негодования, которое вызвало в России данное требование ближайшего союзника. Отмечу только, что схема выделения кредита была сложная, а срок – всего год. И в Лондоне очень надеялись, что Россия не сможет своевременно вернуть деньги. Так оно, увы, и вышло. Это открывало великие возможности по перекачиванию на Запад в интересах Великобритании золотых резервов России, которые к началу войны в 1914 г. году были самыми значительными в мире и превышали 1600 тонн. И здесь весьма кстати оказался опыт Кейнса по ограблению других народов, приобретённый им в ведомстве по делам колоний.

Не вызывает сомнений, что будущий гуру монетаризма был непосредственно причастен к разработке позиции правительства Великобритании в отношении финансовых операций с Россией. Именно по этой причине я не буду отслеживать все отправки русского золота за границу. Для меня важна роль персонально Кейнса в этом вопросе. Учтём, что многие решения при этом вырабатывались неофициально, так сказать, в частном порядке. Особая миссия в этом отводилась «теневому кабинету», действия которого координировали заместитель канцлера казначейства Эдвин Монтегю⁴ и бывший главный аналитик по России британской военной-морской разведки сэр Моурис Ханки⁵, глава Имперского комитета обороны и секретарь кабинета (оба – из числа наиболее близких помощников всемогущего Ллойда Джорджа, сначала канцлера казначейства, а затем и английского премьер-министра). Кейнс регулярно участвовал в этих заседаниях, проходивших по пятницам на частной квартире Э. Монтегю. И именно там, повторю ещё раз, вырабатывались многие решения британской политики в отношении России.

Не будем забывать, что именно Кейнс ещё в августе 1915 г. лично подготовил специальную аналитическую записку, в которой предложил добиться использования Россией и Францией своих золотых резервов в интересах дела союзников, а точнее – Великобритании⁶.

Итак, 26 октября 1915 г. старейший английский банк «Baring Bros. & Co. Ltd.», который в итоге и кредитовал российское правительство под залог обеспеченных золотом векселей на 12 млн ф. ст., обратился в Банк Англии с вопросом о возможной их пролонгации, как и предусматривалось имеющимися межгосударственными договоренностями. В тот же день Кейнс встретился с представителем Петрограда в Лондоне по финансовым вопросам М. Рутковским⁷. По результатам этих переговоров в ночь на 28 октября заместитель главы казначейства М. Рамси⁸ направил М. Рутковскому письмо, в котором изложил условия, на которых британская сторона согласилась пролонгировать на год казначейские векселя правительства Российской империи. Не вдаваясь в детали, отмечу, что сумма российской задолженности возросла до 13 млн ф. ст., а стоимость заимствования увеличилась до 6% с прежних 5%. При этом Россия могла получить реально не более 340 тыс. ф. ст.⁹ Всё золото обеспечения, естественно, так и осталось в распоряжении британцев.

Как видим, англичане, верные своей давней традиции, не забыли в этот раз отщипнуть себе кусочек пожирнее от пирога своих союзников. Российские представители предпочли со всем безвольно согласиться. Тем более, что англичане уже потребовали к тому моменту отправки новой партии золота на 10 млн ф. ст. (примерно 80 тонн золота) из России, правда, теперь уже через Владивосток в Канаду, выдвигая в качестве причины столь длинного маршрута угрозу со стороны германских подводных лодок. Золото предполагалось вывозить на японских боевых кораблях, поскольку британский флот понес к тому моменту ощутимые потери.

Однако реальная причина, на мой взгляд, скорее всего состояла в том, что к тому моменту обострились противоречия между британским казначейством и управляющим Банком Англии лордом Кэнлиффом¹⁰, поскольку последний, как истинный банкир, не очень-то хотел участвовать во всех этих операциях, видя их грабительский характер в отношении интересов России. Подобный подход претил его профессиональной щепетильности, хотя официально требование о дополнительных поставках русского золота объяснялась необходимостью поддержки уровня золотого фонда Банка Англии, служившего в качестве обеспечения стабильности английского фунта стерлингов.

А между тем в высших кругах британского руководства, по мере осложнения положения русской армии на фронте, степень нетерпения поскорее заполучить в своё распоряжение русское золото буквально зашкаливала, ибо вопрос укрепления финансовых ресурсов рассматривался в Лондоне как важнейший фактор, который в конечном итоге определит, кто выйдет победителем из той войны на истощение. И доминирование этой идеи в умах лондонских бюрократов никто не оспаривал. «На последующих этапах война в большей степени примет характер финансовой борьбы», – именно так оценивал настроения большинства чиновников Министерства финансов Великобритании в конце 1915 г. Кейнс в одном из писем к матери¹¹.

Повышенная активность Кейнса в стремлении замкнуть на себе все вопросы финансовых отношений с Россией вскоре стала вызывать раздражение у лорда Кэнлиффа. Однако сам Кейнс явно гордился тем, что причастен к взаимодействию с союзными державами, рассматривая это, вполне вероятно, как свидетельство признания своего авторитета в казначействе. Так, выступая 15 марта 1916 г. на коллегии британского адмиралтейства, он заявил, допускаю, с некоторой гордостью: «Это моя работа управлять финансовыми вопросами с нашими союзниками день за днём»¹².

А тем временем российские представители в результате соглашательской, в лучшем случае, позиции царского министра финансов П.Л. Барка, полностью утратили контроль не только над вопросами движения кредитных средств, под которые вывозилось русское золото, но и в определении первоочередности своих собственных оборонных заказов. Теперь все эти вопросы решали исключительно англичане: их одобрению подлежал каждый платёж.

1 ноября 1916 г. Кейнс, влияние которого на решение вопросов финансовых отношений с союзниками заметно возросло, лично встретился с уже новым российским финансовым представителем в Лондоне С. Ермолаевым¹³ и потребовал точного ответа на вопрос о готовности России к новой отправке золота. Примечательно, что обосновывая необходимость отправки второй партии золота, британцы заявили, что сумма казначейских облигаций России в Англии достигает 90 млн ф. ст., а с учётом дисконта – это 75 млн ф. ст., что, по их мнению, требует наличия дополнительного обеспечения золотом в 10 млн ф. ст. При третьей же поставке британская сторона даже не стала утруждать себя поиском каких-либо причин для обоснования своего требования на золото, просто заявив российской стороне, что «их нужда чрезвычайна».

Но в этот раз Петроград, несмотря на крайне непростую ситуацию с финансированием военных действий, стал упорствовать. «Спешу уведомить вас, – писал Ермолаев Кейнсу, что Министерство финансов телеграфировало мне о принятии необходимых мер для организации отгрузки золота на сумму 20 млн ф. ст. [около 160 тонн], и что отправка будет осуществлена немедленно по получению официального уведомления правительства Великобритании о том, что правительство Франции отгрузило в США золота на 40 млн ф. ст., как упоминается в Соглашении от 30 сентября 1915 г. [о финансировании военных поставок]. Принимая во внимание сделанные Вами заявления касательно отгрузки французского золота и Ваших договоренностей, которые могут быть нарушены любой задержкой товара, требующего много времени для доставки, я спешу заверить Вас, что я готов телеграфировать моему правительству Вашу просьбу отправить золото без задержек, и я отправлю эту телеграмму, как только получу из Министерства финансов Е.В. официальное заявления о фактической ситуации с отгрузкой из Франции»¹⁴.

«Информирую Вас, – уже на следующий день отвечал Кейнс Ермолаеву, – что шесть партий золота на общую сумму в 24 млн ф. ст. (каждая по 4 млн ф. ст.) были отправлены из Франции. Последнюю из них мы получим к середине этого [ноября] месяца. Следующие партии будут отгружены с недельным интервалом при условии наличия средств отправки, и, таким образом, у нас на руках будет золота на 40 млн ф. ст. к середине декабря. В результате имевших место быть различных задержек, я опасаюсь, что мы не сможем получить русское золото к этому сроку. Мы будем очень признательны, если Вы в связи с этим попросите господина Барка максимально ускорить отгрузку, ибо, договариваясь, мы рассчитывали, что золото будет в Оттаве не позднее середины декабря [1916 г.]. Не сомневаемся, что в ближайшем будущем Вы свяжетесь с управляющим Банка Англии для уточнения всех деталей»¹⁵.

Надо отметить, что Кейнс в своих контактах с российскими представителями все больше переходил на повелительный тон. Он не скрывал своей неприязни к России. Так, принципиальный человек и большой патриот генерал Э.К Гермониус¹⁶, близко контактировавший с Кейнсом, писал в одной из своих телеграмм в Петроград: «Мильнер¹⁷ служит лишь ширмой, которой прикрываются неответственные деятели, враждебные нашим интересам, во главе которых находится известный в Петрограде многим бывшим в Лондоне чиновник Министерства финансов Кейнс [выделено мною – С.Т.], ведающий кредитами по иностранным заказам и состоявший секретарем комиссии Мильнера»¹⁸.

Кейнс, который стоял «во главе партии враждебных», не только постоянно давил на Ермолаева, но и определённо создавал атмосферу ажиотажа вокруг этого вопроса, ибо в Англии уже не сомневались в неустойчивости монархии в России, и главной задачей всех структур было стремление успеть урвать как можно большую часть золота, ещё остававшегося в распоряжении Государственного банка Российской империи. «Слышали ли Вы уже что-нибудь от российских властей касательно следующей партии, предназначенной для отправки в Канаду через Владивосток? – запрашивал Кэнлифф Роберта Чэлмерса¹⁹ из казначейства. – Осмеливаюсь напомнить Вам об этом, ибо с момента начала переговоров и до прибытия золота в Оттаву, всегда проходит много времени»²⁰.

При этом союзники, требуя и в итоге добиваясь отправки золота, всячески тормозили выполнение русских военных заказов, а уже произведённое вооружение и боеприпасы практически не отгружались в Россию, накапливаясь в портах, якобы по причине нехватки морских транспортов.

Позднее, в 1923 г., Кейнс писал: «На протяжении всего военного времени я работал в казначействе, и все деньги, которые мы предоставляли в долг или занимали сами, проходили через мои руки»²¹.

Поэтому, когда после октября 1917 г. началась интервенция союзников в России, и английский десант в августе 1918 г. высадился в Архангельске, где ему достались огромные склады уже оплаченного Россией военного имущества, в Лондоне не было сомнений в том, кого поставить во главе дел по экономическому ограблению Севера России. Выдвинутая Кейнсом идея о финансировании интервенции и подконтрольных захватчикам белых войск на Севере России в обмен на поставки леса (кредит в 15 млн руб. под обеспечение высококачественной древесиной стоимостью в 20 млн руб.) была горячо поддержана и союзниками, в частности, французским дипломатом, бывшим военным министром и министром финансов Франции Жозефом Нулансом (Noulens Joseph, 1864–1939).

С этой целью англичанами был выпущен обеспеченный фунтом стерлингов северный рубль. Во главе этого проекта стоял опять-таки Кейнс. В Архангельске под непосредственным контролем Банка Англии была учреждена Эмиссионная касса во главе с главным кассиром Банка Англии Э. Харви²², который с первой поставки золота из России отвечал за этот вопрос в банке.

Сам Кейнс писал матери 21 сентября 1918 г.: «Моя наиболее интересная работа в последнее время состояла в том, чтобы ввести в России новую валюту. Дэдли Уард²³ и я потратили огромное количество времени, отрабатывая детали этого вопроса: на разработку дизайна новых банкнот, их печать, подбор персонала, ответы на различные головоломки и на весь спектр вопросов «от а до я» (дословном переводе с английского – «с головы до пят»). Мы надеемся, что план будет запущен в дело через 2–3 недели»²⁴. Вскоре это и произошло.

Выпускаемая новая банкнота на 75% гарантировалась резервными фондами Банка Англии, где был открыт специальный депозит на 2,5 млн ф. ст. Это позволило эмитировать 100 млн руб., которые были приобретены правительством Лондона для британской военной администрации на Русском Севере. Процентные доходы с депозита в Банке Англии должны были идти на подкрепление фондов Эмиссионной кассы. Был установлен обменный курс в 40 руб. за 1 ф. ст. (ранее на черном рынке фунт меняли на 45–48 руб.)²⁵. Он гарантировался английскими властями, о чём гласила надпечатка на каждой банкноте. Однако тут имелась определенная хитрость: «обязательство английского банка о размене северных рублей по курсу 40 рублей за фунт стерлингов не было подписано на кредитных билетах финансовым представителем англичан»²⁶.

В народе эти рубли сразу окрестили «английскими». Они могли обмениваться на доллары и франки по курсу к английскому фунту. Фактически был установлен режим привязки или фиксации курса, т.е. хорошо нам теперь известный пресловутый currency board. Первый пароход с банкнотами прибыл в Архангельск 3 ноября 1918 г. Но их дизайн был не очень удачным, и внешне новая валюта очень напоминала царскую, что замедлило ее выпуск в обращение, поскольку персонал Эмиссионной кассы был вынужден вручную замазывать царский герб на каждой банкноте (здесь Кейнс со товарищи явно промахнулся). В обращение валюта была выпущена только 28 ноября 1918 г. Это позволило британским властям полностью покрывать расходы на интервенцию и оплачивать вывоз крупных партий ценного сырья из России.

Понятно, что гарантированная оплата в стабильной валюте, среди царившего в Архангельск хаоса и безработицы, стала убедительным доводом для многих бывших русских солдат, да и просто людей, лишённых источника существования, к вербовке во вспомогательные части британских оккупационных войск. Увы, их судьба после бегства оккупантов сложилась трагически: они были переброшены англичанами в Крым, где в большинстве и погибли в боях с Красной Армией.

А в британском казначействе между тем занимались выработкой подходов с целью зафиксировать задолженность России перед Англией даже с учётом вывезенного золота. Под руководством заместителя главы ведомства Рамси (вполне возможно, его наиболее доверенным сотрудником Кейнсом) были разработаны бланки специальных казначейских облигаций, которыми оформлялись обязательства Петрограда перед Лондоном. Задолженность России Лондону Кейнс оценивал в 568 млн ф. ст., США – в 38 млн ф. ст. и Франции - в 160 млн ф. ст., т.е. всего 766 млн ф. ст., хотя и признавал, что эти цифры нуждаются в уточнении.

Кейнс и по окончании войны продолжает фонтанировать идеями, в частности, в 1919 г. выступает за свободу мировой торговли, предлагая создать «свободный торговый союз», правда, для этого необходимо расчленить Россию. По его замыслу, в него должны войти Центральная, Восточная и Юго-Восточная Европа, Турция, Египет и Индия, под контролем, разумеется Великобритании, а также некое государство Сибирь²⁷.

Надо сказать, что и после революционных потрясений интерес Кейнса к России не ослаб. И, как я уже отмечал, в 1925 г. он впервые едет в СССР. Затем он ещё дважды (в 1928 и 1935 гг.) побывал в нашей стране. Так что же его так влекло в Россию? Ведь сам Кейнс по итогам уже своего первого визита писал: «Чрезвычайно трудно судить о России с позиций здравого смысла. Но даже будучи здравомыслящим, как составить верное впечатление о столь незнакомой, переменчивой и противоречивой стране, о которой в Англии ни у кого нет подобающих знаний и жизненного ответа?»²⁸

Полагаю, им двигал не только чисто научный интерес. Кейнс был рискованным инвестором и страстным коллекционером, и дело, полагаю, в этом. Многим знакомо выражение «русские слёзы». Именно так именовались крупные собрания драгоценностей, коллекционной посуды, редких книг и произведений искусства, вывезенных из голодающей России в 1920-е годы за границу иностранными дипломатами. Стремясь спасти свои семьи от голода, многие в прошлом весьма богатые семьи буквально за бесценок распродавали свои поколениями накопленные семейные реликвии, начало собраний многих из которых было положено еще в XVIII веке, и которые значительно пополнились в веке XIX, особенно после освободительного похода русских армий в Европу в ходе войн с Наполеоном I, когда многие русские дворяне совершенно по-новому научились смотреть на искусство, вкладывая огромные деньги в свои зачастую бесценные коллекции. Конечно, революция 1917 г. открыла перед не совсем чистыми на руку западными коллекционерами огромные возможности. И первую скрипку в этом грабеже играли, увы, западные дипломаты, имевшие иммунитет от таможенных досмотров при выезде из страны.

Чтобы не быть голословным, обращусь к воспоминаниям известного советского дипломата, занимавшего одно время пост посла СССР в Лондоне, Ивана Михайловича Майского. Кстати, Майский, который очень гордился тем, что был выпускником экономического факультета Мюнхенского университета, и Кейнс были хорошо знакомы и даже состояли в частной переписке. Майский величал Кейнса не иначе, как «известный английский экономист»²⁹, а тот любил прихвастнуть своим близким контактом с послом большевиков.

Советское государство, нуждаясь в международном признании, в условиях голода и разрухи стремилось создать для иностранцев комфортные условия проживания. В крупных городах России действовали «дипломатические лавки» – «Инснаб», где по твёрдым государственным ценам представители дипломатического корпуса могли свободно покупать за советские рубли любое количество продуктов (для иностранных дипломатов карточной системы не существовало). В Москве этот «остров сокровищ» среди всеобщего дефицита использовался персоналом посольств для «беззастенчивой спекуляции. Дело обычно происходило так: дипломаты покупали за бесценок на фунты или доллары советские рубли – либо на «черном рынке», который тогда еще существовал в Москве, либо в лимитрофных государствах – Польше, Латвии, Эстонии и т.д., где в 20-е годы осело немало советской валюты», благо до 1928 г. каких-либо ограничений на вывоз рублей за границу не существовало. Далее эти деньги ввозились в СССР дипломатической почтой. «На «дешёвые» советские рубли иностранные дипломаты покупали в «дипломатической лавке» продукты и затем продавали втридорога на том же московском «черном рынке». Операции нередко велись в крупном масштабе. Были отдельные дипломаты, которые на протяжении всего лишь одного месяца выбирали из «дипломатической лавки», якобы для своего личного потребления, по тонне сахара, по полтонны масла и т.п. Вырученные от такой спекуляции советские рубли тратились на покупку драгоценностей, произведений искусства, старинных икон и т.д., которых в то время у населения (особенно у «бывших людей») имелось очень много. Всё это вывозилось также дипломатической почтой за границу и по хорошей цене продавалось в Лондоне или Париже»³⁰.

Мог ли Кейнс, повторю, страстный коллекционер, упустить такой шанс? Вряд ли.

Поэтому вполне понятно, что когда в октябре 1932 г. в Москве, Ленинграде, Киеве, Одессе и других крупных городах открылись «особые правительственные магазины «Торгсин» – «торговля с иностранцами», то сообщение НКИД о закрытии «Инснаба» и переводе дипкорпуса на обслуживание в «Торгсин» вызвало буквально приступ ярости у обладателей дипломатических паспортов, которые провели несколько массовых совещаний и выступили с коллективным протестом Наркомделу. Некоторые, как, например, посол Великобритании сэр Осмонд Овий³¹, до этого вполне лояльно относившийся к политике советских властей, резко изменили свое отношение к происходящему в СССР, и стали заваливать свои столицы донесениями, где предсказывали скорый экономический, да и политический крах нашей стране.

Эта мера настолько сильно ударила по интересам британского посольства в СССР, а точнее самого посла сэра Осмонда Овия, что правительство империи передало советской стороне специальный документ «Меморандум о продовольственном и ином снабжении посольства и консульств Его Величества в Советском Союзе». В документе требовалось вернуть прежний порядок торговли. И это, отметим, в условиях свирепствовавшего в СССР массового голода 1932–1933 годов.

Следует отметить, что в 1980-х годах, на закате существования Советского Союза, ситуация буквально повторилась один в один. Выяснилось, что многие западные посольства десятилетиями практически не меняли иностранную валюту на советские рубли, но в то же время не испытывали никаких трудностей в распоряжении огромными по тем временам суммами в «деревянных». Посвящённым было очевидно, что рубли в больших количествах поступали опять-таки с дипломатической почтой. Советские моряки, рыбаки, дальнобойщики «Совтрансавто», имевшие хорошие заработки в рублях, но которые не могли официально приобрести на них иностранную валюту, грешили обменным промыслом за границей, вывозя наличные. Очень много денег уходило и через кавказские республики. Мне самому приходилось видеть буквально коробки красных советских десяток у менял на тегеранском рынке. Так слабость национальной валюты толкала вполне работящих и порядочных людей, больших тружеников, на нарушение закона.

Что касается «русских слёз», то, каюсь, я и сам покупал старинные русские издания и рукописи у наследников посла одной из стран в революционной Москве. Та коллекция картин и книг была огромна, и я, к сожалению, со своим скромным окладом смог приобрести и вернуть на Родину немного. К тому же, когда об этом моем увлечении историей стало известно послу, кстати, сыну мастистого учёного-востоковеда, то он пришел буквально в ярость, обвинив меня почему-то в спекуляции и пригрозив «в 24 часа отправить в Союз». На мои, признаюсь, робкие возражения о необходимости репатриировать наше национальное достояние, последовал такой начальственный рык, что я быстро, хотя и понуро, повиновался. Моя кочевая жизнь и долгое отсутствие нормального жилья мало способствовали сохранению тех немногочисленных раритетов, но расписки малограмотных наследников русских богатств в получении от меня денег за проданные мне книги и рукописи я сохранил и по сей день. Но вернёмся к нашей главной теме.

Что позволяет мне говорить об этой «страсти» Кейнса? Это то наследство, которое он оставил после своего, увы, ухода из жизни: его инвестиционный портфель оценивался в 400 тысяч ф. ст., а коллекции картин и книг – в 31419 ф.ст. и около 50 тысяч ф. ст. соответственно. Кейнс по определению не мог располагать значительными средствами, длительное время находясь на государственной службе: оклады чиновников были весьма скромными. Не приносили столь больших гонораров и его книги. Версия о Кейнсе как успешном инвесторе также не выдерживает критики. Ведь ещё лорд Кэнлифф, сам весьма преуспевший до прихода в Банк Англии в банковском бизнесе, как-то заметил, что Кейнс далеко не тот человек, который был нужен британцам для решения практических вопросов. «Господин Кейнс, – говорил этот авторитетный банкир, – в коммерческом плане не располагает ни необходимыми знаниями, ни практическим опытом в вопросах обменных операций и проблем бизнеса». К тому же известно, что Кейнс разорился во время кризиса 1929–1930 гг., утратив почти все свои инвестиции и накопления. Но затем каким-то чудодейственным способом восстановил свой капитал в результате успешных спекуляций³². Мне в эту версию трудно поверить, потому что, например, такие преуспевающие люди, как Уинстон Черчилль, в те годы мечтали о годовом доходе в 12 тыс. ф. ст., а здесь такой результат без значительного первоначального капитала.

Для меня ответ только один – Кейнс разбогател на операциях с «русскими слезами». И его мощные связи в британском административном аппарате, в том числе и в дипломатическом ведомстве, были в этом большим подспорьем.

Да, похоже, Кейнс глубоко любил Лидию Васильевну. Они оба мечтали о детях. Но не случилось. Причём современные британские исследователи склонны винить в этом супруга, которому боком вышли его сексуальные эксперименты молодости. Часто, по свидетельствам близких друзей, он своими неудачными попытками исполнить супружеский долг доводил Лидию Васильевну до слёз. Но по другим источникам у балерины случился выкидыш, и ей не удавалось выносить ребенка. Но это большая человеческая трагедия двух любящих людей, которым можно только посочувствовать.

Что же касается отношения Кейнса к России, то для меня совершенно очевидно, что этот гениальный экономист был в данном вопросе циничным дельцом, охваченным жаждой личной наживы колониальным бюрократом.

От автора: данная статья написана специально для NBJ и не является фрагментом книги под рабочим названием «Большой исход русского золота, или История великого предательства», над завершением которой я сейчас работаю. Вместе с тем приведённые в материале документы содержатся и в самой книге. Материал выражает исключительно личное мнение автора, и оно не обязательно разделяется редакцией.

Автор: Сергей Татаринов, кандидат исторических наук

Материал также опубликован в печатной версии Национального Банковского Журнала (июнь №6, 201).

1 Кейнс Дж. Беглый взгляд на Россию. М. 1991. С. 139. (Keynes J.М. Short View on Russia. London, 1925.)