Президентов США принято сравнивать с их предшественниками, причем не только непосредственными, но и теми, кто правил задолго для них. Барака Обаму, например, в теперь уже неблизком 2008 году охотно равняли с 32-м американским президентом Франклином Делано Рузвельтом. Посыл был очевидным: Рузвельт справился с Великой депрессией – 1, а Обама справится с Великой депрессией – 2. На этом фоне тем более примечательным является тот факт, что преемника Барака Обамы на посту президента США Дональда Трампа сравнивают с 31-м американским президентом Гербертом Гувером. Для этого есть ряд причин. 

Будущий президент США Герберт Гувер родился 10 августа 1874 года в городе Уэст Бранче. Его родители были квакерами из провинциальной Айовы с немецкими корнями. Отец мальчика торговал сельскохозяйственной техникой и работал кузнецом. Несмотря на то, что Герберт потерял родителей, будучи еще ребенком, – его отец умер, когда ему было всего шесть лет, а мать – когда ему было не больше десяти, – ему многое передалось от них. В первую очередь интерес к металлургии и гуманистические взгляды: квакерское движение в США тогда славилось тем, что активно выступало в защиту прав чернокожего населения страны. Конечно, к нему особо не прислушивались, поскольку движение не могло похвастаться численностью, но историки впоследствии признавали, что в действиях Герберта Гувера даже на посту президента Америки явно прослеживалось «квакерское воспитание».

В 1891 году молодой Г. Гувер поступил в только открывшийся к тому моменту Стэнфордский университет. Ни о какой политической карьере он тогда даже не задумывался, поскольку был искренне увлечен своей будущей профессией – настолько, что после окончания университета и получения диплома бакалавра устроился уборщиком породы в горнодобывающую компанию Reward Gold Mine. Должность была более чем скромной, но молодой инженер быстро привлек к себе внимание британцев, и в 1897 году 23-летнего Гувера пригласила на на работу английская компания Bewick, Moreing & Co, специализировавшаяся на добыче золоте. Далее последовала командировка в Австралию – на Зеленом континенте американец обучал местных коллег специфическому калифорнийскому методу добычи драгоценного металла, а затем Герберт Гувер получил неожиданное предложение от китайского правительства. Китайцы хотели перенять западный опыт добычи полезных ископаемых, и способный и энергичный Г. Гувер оказался для них оптимальной кандидатурой. 

«Китайский период» в жизни 31-го президента США оказался более чем насыщенным и небезопасным – Гувер чуть не погиб по время знаменитого Боксерского восстания, поднятого китайскими националистами и быстро превратившегося в резню всех, кто по своему этническому происхождению или конфессиональной принадлежности не соответствовал «идеалу» восставших. Гувер, если можно так выразиться, подходил и по тому, и по другому критерию — американец и христианин. Именно во время этих событий произошла история, которую часто пересказывали во время президентской кампании Г. Гувера. Район в провинции Тяньцзинь, в котором он проживал, попал под артиллерийский обстрел, снаряды угодили в здание, расположенное через дорогу от дома американского инженера. В тот день Герберт Кларк Гувер, рискуя жизнью, бросился в разрушенный дом и спас китайскую девочку. К чести самого Г. Гувера надо сказать, что он резко выступал против того, чтобы эту историю придавали огласке с целью повышения его шансов на победу в президентской гонке в 1928 году. Тем не менее никто особо к его протестам не прислушивался, и рассказ о спасенной китайской девочке производил на избирателей самое благоприятное ­впечатление. 

Далее было многое: в 1901 году Герберт Гувер покинул Китай и стал совладельцем той самой компании, с работы в которой фактически началась его карьера – Bewick, Moreing & Co. Затем последовал период сотрудничества с компаниями по всему миру: будущий президент США успел поработать в Сан-Франциско, Лондоне, Нью-Йорке, Санкт-Петербурге, Париже и даже в Бирме. Примерно в то же время начали налаживаться его связи с Россией – обстоятельство, которое впоследствии оппоненты Г. Гувера ставили ему в вину с учетом того, что произошло с нашей страной после 1917 года. Незадолго до революции Герберт Гувер участвовал в разработке Кыштымского медного месторождения, а затем управлял копями в Алтайских горах. Благодаря удачным инвестициям к 1914 году его личное состояние превысило 4 млн долларов. Сын кузнеца-квакера, которому в детстве не довелось роскошествовать, теперь мог позволить себе все, но в быту, как отмечали современники, оставался человеком скромным, с умеренными вкусами и потребностями.

Российский след в биографии

Один из эпизодов биографии Герберта Гувера, традиционно вызывавший горячие споры и даже обвинения в адрес 31-го президента, – это его так называемая «связь с Советской Россией». Справедливости ради надо сказать, что никакой особой связи не было — за исключением того, что Г. Гувер, который на тот момент уже занимал пост министра торговли США в администрации президента Уоррена Гардинга, выступал за оказание гуманитарной помощи нашей стране. 

В 1921 году в России начался страшный голод, который сильнее всего ударил по Поволжью — в те времена, как известно, засухи и неурожаи были привычным делом, но тут ситуация многократно усугубилась последствиями гражданской войны, политикой продразверстки, которую проводило большевистское правительство, депопуляцией и полным разрушением привычного экономического уклада. Примечательно, что именно в этот момент пересеклись пути двух людей, совершенно разных, которые, казалось бы, никогда не должны были встречаться и контактировать друг с другом, – будущего президента США Герберта Гувера и советского писателя, буревестника как февральской, так и октябрьской революции Максима Горького. Именно Горький, проживавший тогда за рубежом, обратился с открытым письмом к американскому правительству с просьбой об оказании помощи его соотечественникам. 

Можно только догадываться о том, насколько Герберту Гуверу, как выходцу из квакерской среды, были антипатичны любые социалистические взгляды и антихристианская направленность большевистской идеологии. Впрочем, ярким свидетельством этого служит его собственное высказывание: «Большевизм – это хуже, чем война». 

Тем не менее Г. Гувер стал первым, кто откликнулся на призыв о помощи, и первые пароходы с продовольствием пошли в Россию еще до подписания формальных соглашений с новой российской властью. Понимая, с кем придется иметь дело, Г. Гувер решил составить договор, изложив в нем порядок взаимодействия и обязанности сторон. Предложенный Москве контракт содержал жесткие требования: никакого вмешательства большевиков в работу ARA (American Relief Administration, Американская администрация помощи). Распределение продуктов, определение особо нуждающихся категорий населения, найм русских сотрудников – все это, согласно контракту, было исключительно в компетенции руководства АRА. От советского правительства, в соответствии с предложенным проектом соглашения, требовали одного – организации перевозок продуктов внутри страны и предоставления помещений для их хранения. Одним из важнейших условий было освобождение из тюрем всех находившихся там граждан Америки.

Владимир Ленин, тогда еще контролировавший деятельность советского правительства, несмотря на прогрессирующую болезнь, ознакомившись с проектом соглашения, пришел в ярость. «Подлость Америки, Гувера и Совета Лиги Наций сугубая, – писал он в Политбюро. – Надо наказать Гувера, публично дать ему пощечины, чтобы весь мир видел, и Совету Лиги Наций тоже». Но, как говорится, ярость яростью, эмоции эмоциями, а даже газета «Правда», которая к тому времени стала официальным рупором советского правительства, признала: в 1921 году в Советской России голодало 25 млн человек! Было очевидно, что с такой бедой в одиночку молодой республике не справиться, и в августе 1921 года в Риге Американская администрация помощи и нарком иностранных дел СССР Максим Литвинов подписали соответствующее соглашение о поставках гуманитарных грузов в Советскую Россию. Поначалу помощь оказывалась исключительно детям и больным, основные потоки продовольствия направлялись в Поволжье: Самарскую, Казанскую, Саратовскую и Симбирскую губернии (всего там появилось около 7 тысяч кухонь). Через несколько месяцев после начала поставок Гуверу в Вашингтоне удалось убедить конгрессменов расширить финансирование программы — правда, и советскому правительству пришлось пойти на дальнейшие уступки – например, выпустить политических заключенных и позволить им покинуть страну.  

В результате соглашение было достигнуто, и, по данным Наркомата внешней торговли СССР, за два года действия гуманитарной программы в Россию было ввезено около 585 тыс. тонн продуктов питания, медикаментов и одежды. Стоит отметить, что, несмотря на все это, США так и не признали новую власть в России — этот вопрос выносился за скобки, а все контакты с большевистскими лидерами оправдывались гуманитарными соображениями и указаниями на то, что Россия на протяжении многих лет была союзником США. Потом, уже во время предвыборной кампании, оппоненты Герберта Гувера часто напоминали ему о неуместном милосердии, проявленном им по отношению к большевикам. В ответ на это Г. Гувер повторял фразу, сказанную им в 1921 году после опубликования открытого письма Максима Горького: «Можно как угодно относиться к большевизму, но люди не должны голодать». И стоит отметить, что, несмотря на русофобию, которая тогда не чужда была американским элитам, и этот довод, и само поведение Г. Гувера во время голода в Поволжье снискали ему симпатии со стороны значительной части ­избирателей. 

Самый популярный президент... на один год

Предвыборная кампания в США 1928 года была одной из самых бурных, поскольку шансы кандидатов от республиканской и демократической партий казались примерно равными – во всяком случае, в начале президентской гонки. Герберт Гувер сделал своей предвыборной темой процветание и возвестил для страны скорый конец бедности: «Курица в каждой кастрюле и автомобиль в каждом гараже». Сейчас, наверное, это кажется смешным, но тогда для миллионов жителей США «курица в кастрюле» была очень актуальной проблемой. 

А сама эта цель представлялась вполне реальной перспективой: американский фондовый рынок рос, индексы деловой активности били рекорд за рекордом, и, как скептически отмечал банкир Джон П. Морган, дело доходило до того, что даже чистильщики обуви интересовались ценами на акции и прикидывали, куда бы им максимально выгодно вложить свои гроши. 

6 ноября 1928 года наступил, наверное, самый замечательный день в жизни Гербета Гувера: он победил с преимуществом в 6 млн голосов и еще более убедительным преимуществом в выборной коллегии. В Конгрессе снова усилилось республиканское большинство. Как отмечают исследователи, ключевую роль в победе Г. Гувера сыграли его заявления о приверженности традиционным ценностям, принципам равных возможностей и частного предпринимательства без государственного вмешательства и о своей вере в американскую экономическую систему. Население ликовало, предвкушая наступление золотого века и восхождение Америки на «высокогорное плато процветания», как уверял один из экономистов того времени.

Первый год правления 31-го президента США оказался более или менее спокойным. До осени 1929 года у Г. Гувера были хорошие отношения с общественностью, его сторонники и однопартийцы контролировали в качестве губернаторов наиболее густонаселенные и промышленно развитые штаты страны. В его кабинет и в правительственные органы, как это было принято в «республиканскую эру», входили многие важные промышленники и банкиры. Команда Герберта Гувера много времени посвящала решению таких вопросов, как расширение национальных парков и уход за лесами, улучшение условий жизни индейцев, проведение «сухого закона», реорганизация тюрем и координация действий национальных благотворительных и социальных служб. 

Весной 1929 года, то есть через полгода после прихода Г. Гувера в Белый Дом, прозвенел первый тревожный звоночек: на фондовом рынке неожиданно резко упали индексы деловой активности. Но тогда никто не хотел думать, что к тому моменту США как раз подошли к самому краю знаменитого «высокогорного плато процветания» – произошедшее было воспринято чуть ли не как случайность, следствие злонамеренной краткосрочной игры спекулянтов. Тем более что рынку тогда удалось довольно быстро оправиться, причем без какой-либо государственной поддержки. Это укрепило администрацию Г. Гувера в убеждении, что «невидимая рука рынка» сама все урегулирует — надо только ей не мешать. 

Насколько ошибались оптимисты, которых в тот момент было подавляющее большинство, и насколько были правы пессимисты, которых тогда можно было пересчитать на пальцах двух рук, стало ясно еще через полгода.  А в конце 1928 года  – начале 1929 года тех, кто призывал продавать акции, пока не поздно, считали выжившими из ума мизантропами. Очень показательным в этом отношении был пример Чарльза Меррилла, совладельца известнейшей инвестиционной компании Merrill Lynch & Co. 31 марта 1928 года он разослал своим клиентам письма, в которых советовал сбрасывать акции, пользуясь их высокими ценами. Однако большинство клиентов совет Ч. Меррилла проигнорировали, а коллеги-финансисты просто посмеялись над ним и даже, как гласит легенда, посоветовали обратиться к психиатру. Ирония судьбы состоит в том, что Чарльз Меррилл так и сделал. 

Сомнения в его вменяемости казались обоснованными: о каком надвигающемся крахе можно было говорить в условиях, когда  всего за четыре года – с 1925 по 1929 год капитализация фондового рынка выросла примерно в 3,3 раза, с 27 млрд до 89 млрд долларов? Какой кризис можно было предсказывать, когда США выбились в лидеры по темпам экономического роста? К концу 1920-х годов американские предприятия производили почти столько же промышленной продукции, сколько весь остальной мир. Уровень безработицы не превышал 5%, а в некоторые периоды – 3%. При этом было очевидно, что ни одна из стран, теоретически способных составить конкуренцию США, не могла в тот момент похвас­таться аналогичными результатами и подобными сияющими перспективами. СССР только-только восстанавливался после революции и гражданской войны, Германия страдала от наложенных на нее в соответствии с Версальским мирным договором репараций, Франция и Англия испытывали экономические трудности, ставшие следствием их участия в Первой мировой войне, Австро-Венгерская империя распалась, а по отдельности Австрия и Венгрия, конечно же, не могли тягаться с более сильными игроками. 

Все произошедшее тогда создало почву для возникновения веры в американскую исключительность. Экономисты с мировым именем, подобно средневековым трубадурам, дружно пели дифирамбы наступившему золотому веку. Отец теории монетаризма, автор «Трактата о деньгах» и «Общей теории занятости, процента и денег» – Джон Мейнард Кейнс был свято убежден в том, что экономика Америки идет от победы к победе. Ошеломляющий рост котировок ценных бумаг на Уолл-Стрит в 1927 и 1928 годах не вызывал у него ни тени беспокойства. Более того, в 1927 году он выразил готовность «прикупить» немного американских акций на встрече со швейцарским банкиром Феликсом Зомари. А когда Ф. Зомари выразил обеспокоенность по поводу спекулятивной составляющей роста фондового рынка, Кейнс небрежно отмахнулся: «Не волнуйтесь, дорогой, в наше время крахов больше не будет». 

Автомобиль в каждом гараже, который обещали американцам лидеры победившей на выборах республиканской партии, конечно, к тому времени еще не стал реальностью. Зато курица в каждой кастрюле была уже вполне привычным делом, поскольку благосостояние населения росло и доходы домохозяйств увеличивались. Команда Г. Гувера, да и сам 31-й президент страны пребывали в упоении – всего за год они не только выполнили, но и перевыполнили свои обещания. Во всяком случае, так им казалось до 24 октября 1929 года. 

Удар неудержимой силы

С момента официального начала периода Великой депрессии прошло без малого 90 лет, а в США так и не могут забыть тех событий – настолько сильно они поразили современников и укоренились в народной памяти. Фактически Great Depression стала свое­образной системой координат, по которой мерили все последующие кризисы, пытаясь понять, насколько сильными и разрушительными они являются. В этом контексте становится понятно, почему во время кризиса-2008, разразившегося с особой силой после падения четвертого по величине инвестиционного банка в США — Lehman Brothers, руководители ключевых финансовых ведомств в Америке апеллировали именно к образу Великой депрессии. 

Еще тогда глава Федеральной резервной системы США Бен Бернанке, который, кстати сказать, на протяжении долгих лет изучал историю Великой депрессии, предупреждал и Конгресс, и Сенат об опасности повторения такого сценария, в случае если срочно не будут предприняты экстраординарные меры. В своих заявлениях Б. Бернанке ссылался на то, что как раз правительство Герберта Гувера вовремя этих мер не предприняло, или, точнее, предприняло с запозданием, когда они уже не могли оказать целительного воздействия ни на рынок, ни на экономику страны в целом. Как говорится, не будем повторять ошибок прошлого. Впрочем, справедливости ради надо сказать, что до сих пор исследователи этой черной страницы в истории США спорят о том, когда надо было предпринимать превентивные меры и какими они должны были быть. Единственное, в чем они сходятся, – не все зло произошло от Г. Гувера, да и, положа руку на сердце,  надо признать: как раз он причинил минимальное зло. Семена, из которых произросла Великая депрессия, были посеяны за несколько лет до того, как кандидат от республиканской партии пришел к власти.

Но это все – рассуждения спустя десятилетия, выводы, сделанные как на основании изучения истории самой Великой депрессии, так и историй всех последовавших за ней кризисов. А тогда, как отмечали современники, складывалось впечатление, что разверзлись врата ада и открылась бездна, поглощавшая то, что до этого казалось незыблемым. 24 октября 1929 года крупные нью-йоркские банкиры стали выдавать брокерам кредиты только до востребования с условием погашения в 24 часа. Это означало, что фондовым брокерам и их клиентам приходилось «сливать» свои акции на рынке по любой цене, чтобы вернуть кредиты. Результат не замедлил сказаться: за «черным четвергом» 24 октября последовал «черный понедельник» 28 октября с падением индекса на 13%, а затем и «черный вторник» 29 октября с падением Dow Jones на 11,7%. 

День 29 октября превзошел самые худшие ожидания: за несколько часов акции потеряли в цене все, что набрали с начала 1929 года. Было продано 16,4 млн акций, капитализация рынка упала на 10 млрд долларов, что означало резкое уменьшение количества кредитных денег на ту же сумму. Далее события стали развиваться по принципу снежного кома. 5 ноября падение распространилось на рынок товаров, где цены на пшеницу упали почти до нулевой отметки, затем наступила очередь хлопка. Начали обвальными темпами снижаться объемы производимой промышленной продукции: за три года ее стоимость скатилась с заоблачных 949 млн долларов до немыслимых 74 млн долларов. 

Великая депрессия окончательно вступила в свои права и начала требовать все новых и новых жертв, и первыми  стали американские банки, которых к тому моменту насчитывалось несколько тысяч. За первые же три года, прошедшие после эпического обвала рынка 29 октября 1929 года, обанкротилось порядка 5000 банков, то есть в год примерно по 1600–1700 финансово-кредитных структур.

При этом среди жертв кризиса оказались и небольшие организации, и ключевые игроки банковского рынка. На депозитах ушедших с рынка банков «зависло» порядка 3 млрд долларов – колоссальная сумма по тем временам. Банкофобия в США приняла такие масштабы, что, по легенде, в одном из штатов Америки повесили банкира, посмевшего жениться на белой женщине. А уж призывам разобраться с «жирными котами», которые, по мнению населения, ввергли людей в пучину бедствий, не было числа. 

Пожалуй, самым страшным послед­­ствием Великой депрессии стал колоссальный рост безработицы, невиданный даже в самые тяжелые предшествующие времена американской истории. Миллионы людей снимались с мест и блуждали по стране в поисках того, что называли work for food – работы за еду. Сколько было таких людей, никто точно не знает – исследователи периода Великой депрессии называют цифры 2 млн, 3 млн и даже  5 млн человек. Тем, кто оставался на местах постоянного проживания, тоже нельзя было позавидовать – фактически они погрузились в доиндустриальную эпоху по социальным стандартам жизни: готовили пищу на открытом огне, чтобы не платить за газ и электричество, одевались в наспех перешитые мешки из муки, питались так, что смерть от голода стала в США привычным явлением. В крупных американских городах возникли так называемые картонные кварталы, в которые перебирались люди, ранее проживавшие в ипотечных домах. Пожары в таких кварталах были обычным явлением, как и массовая гибель людей. 

Наиболее впечатлительные граждане Америки считали все происходящее карой божьей. Наименее впечатлительные призывали правительство страны вмешаться в ситуацию и предпринять шаги по преодолению кризиса, пока не стало слишком поздно. 

Либералы, которым пришлось отказаться от либерализма

Команда Герберта Гувера, если верить воспоминаниям современников, в первые дни после начала Великой депрессии находилась в состоянии психологической дезориентации. Проще говоря, она не могла поверить, что все происходящее — это не только разрушение мифа о золотом веке, но и крах всей ее экономической политики. Г. Гувер и его сторонники были убежденными либералами, верящими в то, что свободный рынок и частная экономическая инициатива способны самостоятельно справиться с любыми вызовами. Но даже они не могли игнорировать тот факт, что кризис развивался по нарастающей и грозил похоронить не только экономику страны, но и ее саму, поскольку в южных штатах незамедлительно пробудились сепаратистские настроения, не до конца «выжженные» по итогам печально известной войны между Севером и Югом.  

Скрепя сердце, правительство 31-го президента Америки было вынуждено пойти навстречу требованию вмешаться в ситуацию. Сначала, правда, оно все же попробовало воздействовать на нее своими любимыми либеральными методами: попыталось придать стимул развитию мелкого частного бизнеса. Плюс к этому Герберт Гувер уговаривал предпринимателей не снижать собственное производство — но на претензии из серии «тут не уговаривать надо, а заставлять!» он неизменно отвечал, что заставлять никого нельзя. 

Первые признаки отступления «гуверовцев» от любимой ими политики свободного рынка были зафиксированы в 1930 году. Президент предложил программу массовых общественных работ, которая должна была решить проблему возраставшей безработицы, Конгресс одобрил план и выделил на его реализацию 750 млн долларов. Вдохновленные сторонники государственного вмешательства в ситуацию предлагали Гуверу сделать следующий шаг, который, по их мнению, был неразрывно связан с предложенным планом: принять закон о прямой финансовой помощи безработным, чтобы, во-первых, предотвратить социальные волнения, а во-вторых, реанимировать потребительский спрос. Однако последовал решительный отказ – Г. Гувер заявил, что реализация такого закона приведет к тому, что люди перестанут видеть необходимость поиска новой работы, и Америка вместо трудолюбивых и ответственных граждан обретет огромный класс нахлебников численностью в несколько миллионов человек. Впоследствии оппонеты Гувера не раз ставили ему это в вину, указывая на то, что его программа массовых общественных работ оказалась провальной: к 1932 году количество безработных в стране достигло небывалых 12 млн, а все американское производство за время кризиса уменьшилось на 50%. 

Тяжелейшей ошибкой Герберта Гувера исследователи считают и то, что он и его администрация слишком поздно начали реагировать на банковский кризис, охвативший страну подобно лесному пожару. Только в 1931 году Конгресс по инициативе президента принял решение о создании Корпорации финансирования реконструкции для выдачи кредитов на спасение железных дорог, банков, кредитно-строительных ассоциаций и других финансовых институтов. Но вливания государственных средств уже не давали должного результата: доверие населения к банкам было не то что подорвано, а разбито вдребезги. Один из современников Г. Гувера писал, что лично слышал, как люди клялись скорее выбросить деньги в канаву, чем положить их на депозитные счета в финансово-кредитные организации. Лишенные подпитки в виде средств населения, банки продолжали рушиться, и казалось, этому не будет ни конца, ни края.

Где наша курица и наша кастрюля?

В истории любого кризиса, особенно такого масштабного, как Великая депрессия, бывают события, которые становятся последней капли воды в переполненной чаше. Таким событием стал силовой разгон демонстрации против чрезвычайно непопулярного таможенного сбора, введенного правительством Г. Гувера незадолго до этого. В июле 1932 года на улицы Вашингтона вышли несколько тысяч протестующих, полиция открыла огонь, в результате несколько человек были убиты, десятки людей получили ранения. История, возможно, не приобрела бы столь драматической окраски, если бы движущей силой протеста не были участники Первой мировой войны. Клич «Гувер убивает наших ветеранов» пронесся над США и окончательно похоронил шансы республиканской партии на победу в предстоящих президентских выборах. 

Уловив «запах» победы, в наступление перешла демократическая партия США, построив свою избирательную кампанию на тезисе «ну и где?». Где автомобиль в каждом гараже? Где курица в каждой кастрюле? Где золотой век? Где вечная эпоха процветания? Где расцвет свободной инициативы и частного бизнеса? Где все то, что обещали республиканцы, приходя в Белый Дом в 1928 году, и все то, что находило такой живой отклик среди населения страны всего каких-то четыре года назад?

Республиканская партия была полностью деморализована. Все, что она могла сформулировать в ответ, – это призыв к оппонентам оставить межпартийные склоки, объединить усилия и сосредоточиться на преодолении проблем, порожденных экономическим коллапсом. Как легко можно было догадаться, эти заклинания остались гласом вопиющего в пустыне. Демократы были неумолимы и «не велись» даже на вполне справедливый аргумент, что Герберт Гувер пришел к власти, когда дело было уже слишком «запущено». Они, во-первых, напоминали ему, что он был среди убежденных оптимистов (поклонников теории «высокогорного плато процветания»), и, во-вторых, как сформулировал один из демократов, что он сделал слишком много для того, чтобы Великая депрессия из страшной сказки стала былью. На этом неблагоприятном для республиканцев фоне начала подниматься новая звезда американской политики и истории – ею стал лидер демократов, губернатор штата Нью-Йорк Франклин Делано Рузвельт.

Впоследствии, конечно же, исследователи часто сравнивали эти две фигуры – Г. Гувера и Ф. Рузвельта, которые, по их мнению, были очень развитыми: Герберт Гувер был достаточно гуманным человеком, не склонным к проявлениям жесткости и уж тем более жестокости. Франклин Рузвельт, по крайней мере внешне, спокойно шел на непопулярные шаги, не испытывая при этом угрызений совести. Г. Гувера упрекали в отсутствии, если можно так выразиться, психологических навыков. Ф. Рузвельт, напротив, оказался тонким психологом: он быстро осознал, что движущей силой кризиса по состоянию на 1932 год служат уже не объективные экономические процессы, а патологический страх, который вызывают новые проявления этого кризиса. Население Америки находилось в состоянии тяжелой депрессии, и первое, что начал делать Рузвельт еще в период своей избирательной кампании, – это внушать своим сторонникам и оппонентам, что не все потеряно и выход из тупика есть. 

В день своего вступления в должность президента США, 4 марта 1933 года, Франклин Рузвельт у стен Капитолия произнес весьма примечательную речь: «Единственное, чего нам следует бояться, – самого страха, безрассудного, безликого, неоправданного ужаса, который парализует усилия, необходимые для превращения отступления в наступление». Гувер за все время своего пребывания в должности президента не произнес ничего даже отдаленно напоминающего эти слова. 

Ушедший в отставку после избрания Ф. Рузвельта Герберт Гувер прожил еще 31 год, намного пережив, таким образом, своего главного соперника и преемника на президентском посту. Естественно, что он был рьяным оппонентом New Deal – нового курса, предложенного Франклином Рузвельтом. Бывший президент США утверждал, что такая политика неизбежно приведет либо к фашизму, либо к социализму. Он ревностно выступал как против союза с Великобританией в рамках общего противостояния Третьему рейху, так и против союза с воюющим СССР и уж тем более против участия «американских парней» в военных операциях на континенте. Никакого энтузиазма не вызвали у него и известия о том, что США объявили войну Японии. Гувер был убежденным сторонником политики изоляционизма: не наше дело – не надо вмешиваться. Не слишком высоко он оценивал и деятельность следующих президентов США – Гарри Трумэна и Дуайта Эйзенхауэра: первому он ставил в вину неизбирательные бомбардировки японских городов и, конечно же, фактическое уничтожение Хиросимы и Нагасаки новым на тот момент оружием; второму – то, что тот слишком увлекался европейскими делами. Тем не менее в период правления обоих этих президентов Герберт Гувер оставался координатором американской компании продовольственной помощи для Европы и руководителем комиссии по реорганизации правительственного аппарата в Вашингтоне. Никаких поручений Ф. Рузвельта Г. Гувер не выполнял, да и тот, надо сказать, никогда к нему с просьбой о выполнении поручений не обращался – на тот момент Герберт Гувер был слишком непопулярным, и, судя по всему, между ним и ­Франклином Рузвельтом сформировалась стойкая личная неприязнь. 
31-й президент США Герберт Гувер скончался 20 октября 1964 года в возрасте 90 лет в Нью-Йорке и был похоронен на своей родине в Уэст Бранче в штате Айова, где с 1962 года находится библио­тека, названная в его честь. 

В историю он вошел как один из самых непопулярных президентов США. Фактически его образ в сознании американцев – нечто вроде тени, на которой особенно ярко горит звезда спасителя страны от Великой депрессии – Франклина Делано ­Рузвельта.

В чем же сходство?

Почему же сейчас, почти через 90 лет после тех событий, находятся люди, которые считают, что 45-й президент США Дональд Трамп может стать Гербертом Гувером-2? Сторонники этого утверждения указывают на то, что фондовый рынок Америки находится на подъеме, на нем, как почти 100 лет назад, надувается «пузырь», и весьма вероятно, что он лопнет в правление только что избранного президента. Отмечается и то, что Дональд Трамп, как и Герберт Гувер, не является профессиональным политиком – скорее, и тот, и другой классифицируются как бизнесмены, волею судьбы вознесенные на вершину власти. Наиболее придирчивые исследователи подчеркивают, что у Трампа и Гувера есть общие черты характера: способность увлекаться без остатка какой-либо идеей, склонность к авторитарному мышлению, упорство, переходящее в упрямство и др. Конечно, не остается без внимания и то, что и тот, и другой президенты – республиканцы, а в роли избавителей от кризисов американцам все же привычнее видеть демократов. 

В общем, от Дональда Трампа ждут, что он, подобно Герберту Гуверу, «вознесет Уолл-Стрит до небесных высот, а потом обрушит его в бездну». Исторические события, конечно, не повторяются с точностью до буквы, и, безусловно, Д. Трамп и Г. Гувер не являются близнецами-братьями. Точно так же, как не являлся близнецом Ф. Рузвельта Б. Обама, в котором теперь уже в далеком 2008 году видели спасителя от Великой депрессии – 2. Тем не менее происходящее сейчас вызвало в памяти американцев образ незадачливого президента­республиканца – а ведь о нем долгое время старались забыть, как и о самой Великой депрессии. Слишком не вписывались и сам Гувер, и события 90-летней давности в идею об американской мечте.  

 

ПОСЛЕДСТВИЯ ВЕЛИКОЙ ДЕПРЕССИИ ДЛЯ США

Объем внутреннего национального продукта США в текущих ценах за 1929–1933 гг. упал в 1,85 раза: с 103,9 до 56 млрд долларов. Уровень безработицы вырос с 3,2% до 25% в 1933 году, что составило около 12,8 млн человек. Около 2,5 млн человек остались без жилья. Разорилось около 135 тыс. компаний, доходы корпораций упали на 60%. Общая капитализация рынка упала в 4,5 раза: с 87 млрд долларов в 1929 году до 19 млрд долларов к 1 марта 1933 года. Фермерская недвижимость упала в цене более чем в 10 раз. За период 1929–1933 годов разорилось около 897 тыс. фермерских хозяйств, т.е. 14,3% от общего числа. Под влиянием резкого сокращения спроса на сельскохозяйственную продукцию начался сильнейший аграрный кризис. К 1934 г. сбор пшеницы упал на 36%, кукурузы – на 45%. Резко упали цены: на пшеницу и кукурузу – в 2,7 раза, на хлопок  – более чем в 3 раза.

 

ПОСЛЕДСТВИЯ ВЕЛИКОЙ ДЕПРЕССИИ ДЛЯ МИРА

Европа ощутила на себе все «прелести» финансового кризиса в США в мае 1931 года, когда рухнул могущественный австрийский банк «Кредитанштальт». Это подкосило немецкую экономику, по которой Великая депрессия ударила больнее всего: Германия столкнулась не только с крахом собственного финансового рынка, но и с необходимостью возвращать миллионные кредиты США. В результате в стране резко сократились объемы промышленного производства, а безработица в стране достигла отметки 6 млн человек, то есть безработным оказался каждый четвертый трудоспособный немец. Пострадали Франция и Италия. Серьезные проблемы возникли у стран  – экспортеров кофе, сахара, хлопка и шелка. В результате экономические кризисы той или иной степени тяжести потрясли страны Латинской Америки и Юго-Восточной Азии.