Конец десятилетия традиционно становится поводом для подведения итогов. Мир налогового и валютного контроля во втором десятилетии XXI века претерпел невиданные изменения. Появление обмена информацией, автоматизированных систем контроля, новых требований по источнику средств и многих иных современных регуляторных требований существенно повлияли на бизнес, считает Андрей Айвазов, руководитель практики российского и международного налогообложения Parallel Legal Consulting.

Последовательность неопределенности

Особенности управления в российской налоговой политике, при которой налоговая система живет как бы сама по себе, накладывают отпечаток и на практику взаимоотношений между бизнесом и инспекциями. На данный момент центральная политическая линия регулирует лишь часть вопросов «внешнего» налогового контура – в частности, тщательно лимитируется вывод денег за рубеж и фактически не допускается применение Соглашений об избежании двойного налогообложения.

Во внутреннем контуре регулирования нет, и контроль центра сводится к «разбору полетов» с собственниками крупнейших компаний. Но это вопрос политики, а не стратегии. Практика также показала, что прямой связи между потребностями бюджета и количеством собираемых налогов тоже нет. ФНС говорит налоговым инспекциям, что делать «можно», что «нельзя», а на что нужно обращать «особое внимание», но в отсутствие стратегии строит планирование на основании предположений, что может быть лучше.

Вмешательство налоговой службы в вопросы экономического развития – тренд не только российский, хотя именно в нашей стране он получил серьезное распространение. Вмешательство, тем не менее, не системное. Получается, что налоговое регулирование живет своей отдельной жизнью, к которой бизнес должен адаптироваться.

В поисках Нострадамуса

Стандартной психологической реакцией бизнесменов в отсутствие достоверных источников информации о будущем является поиск «намеков» от представителей власти. В России сейчас нет своего Кличко, который бы сумел «смотреть в завтрашний день». Единственное, где тенденции действительно можно предсказать – международное сотрудничество в сфере налогов и обмена финансовой информацией.

Организация экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) старается минимизировать использование оптимизационных инструментов, однако её политика направлена на недопущение злоупотреблений именно иностранными налогоплательщиками. Если инструмент не представляет прямой угрозы налоговой системе других стран, то ОЭСР не считает его опасным.

Пример – Гибралтар и его программа резидентства категории 2. Любой банк просит ряд документов в рамках своих комплаенс-процедур. Среди этих документов – ID-документ, налоговый номер, подтверждение проживания по адресу (utility bills или иные документы). В рамках программы гибралтарского резидентства для состоятельных лиц все это можно получить, вовсе не посещая страну. А затем можно прийти в банк, заявив себя в качестве резидента Гибралтара, избегая при этом обмена информацией со страной своего настоящего резидентства.

Есть, к слову, и более сложные вариации – например, покупка паспорта офшорной страны, смена имени-фамилии и затем приобретение налогового резидентства Мальты. Эти инструменты, конечно, не сопоставимы по эффективности с офшорами в начале 2000-х, когда налоги в 0% и затраты в пару тысяч долларов в год были нормой для этих юрисдикций и привычкой для российских бенефициаров. Однако многие зарубежные варианты структурирования, используемые россиянами, являются не столько инструментом ухода от налогов, сколько гарантией обеспечения стабильности.

Налоговый Нострадамус решил, что вечные ценности – Люксембург, Нидерланды, Швейцария, Лихтенштейн – обеспечат долгосрочную финансовую безопасность не только российским бизнесменам, но и их детям и внукам. Тот факт, что в России отечественные «офшоры» выставляли в качестве альтернативы проверенным десятилетиями юрисдикциям, был бы смешон, если бы не был так печален. «Там все хуже», а альтернатив не предвидится – вот он, тренд, который нужно будет сломать в следующем десятилетии.

Молчание хайнетов

Удивительной чертой взаимоотношений бизнеса и ФНС в России является то, что из коммерческого сектора не поступает практически никаких конкретных пожеланий по конкретным вопросам налогообложения. Общий призыв «оставить бизнес в покое» звучит понятно, но следует помнить, что при всех гарантиях защиты собственности и более низком уровне коррупции на Западе у бизнеса есть свои проблемы.

Можете представить себе, чтобы в России забастовка могла регулярно парализовывать деятельность компаний, и это было бы в порядке вещей? Или ситуацию, когда собственники годами не могут закрыть убыточный завод из-за того, что права работников на уникальном производстве будут нарушены, поскольку их навыки «заточены» под конкретный вид бизнеса и им сложно будет найти другую работу? Штраф в пару сотен тысяч долларов за продажу сигарет несовершеннолетнему, который будет расценен бизнесом как большая удача – ведь лицензию не отобрали?

Если бизнес хочет, чтобы в третьем десятилетии XXI века правила игры стали понятнее, он  должен чаще высказывать свои пожелания. Публично, в частном порядке, как угодно. Разумеется, формат «по закону можно, на практике не разрешается, но если я договорюсь, мне будет, наверное, немножко можно, а проблемы потом решим, как обычно» (дословная цитата одного из моих клиентов) в России всегда был популярен. Но в нем есть неискоренимое противоречие со столь желанной стабильностью. Стоит озвучить его как бизнесменам, так и налоговикам, и в ответ обычно видишь хитрую улыбку.

В США зародилось выражение win-win, которое затем распространилось по всему миру. В России до сих пор считается, что государство – это угроза для бизнеса и предпринимательства, а бизнес – злобные гиены, которые хотят распилить национальные ресурсы – в зависимости от того, с чьей точки зрения смотреть. В связи с этим считается, что win-lose – единственный вариант долгосрочных отношений бизнеса и государства. Бизнес делает много хорошего и полезного для общества, а государство пытается предложить частному сектору помощь, но не слышит отклика.

Вспоминая классику: «Я не знаю, кто я такая, но у меня наверняка есть адвокат» ("За бортом").