В январе 2017 года вступило в силу решение Организации стран – экспортеров нефти (ОПЕК) сократить объемы добычи «черного золота» и главным образом объемы продажи нефти на мировых товарных рынках. Эксперты по-разному расценивают этот шаг: одни считают, что это выгодное решение для стран-экспортеров, другие полагают, что увеличение цен на нефть может спровоцировать новый приступ небезызвестной «голландской болезни» у таких стран, как Россия. Как эти перемены могут повлиять на экономику нашей страны и других нефтедобывающих стран, рассказал в интервью NBJ президент Русско-азиатского союза промышленников и пред­принимателей (РАСПП) ­Виталий МОНКЕВИЧ.

NBJ: Виталий Викентьевич, в начале 2017 года наметилась тенденция к повышению мировых цен на нефть. По вашему мнению, какие факторы способствуют этому в первую очередь? 

В. МОНКЕВИЧ: По моему мнению, здесь сыграли свою роль несколько факторов в совокупности. Во-первых, это постепенный поиск баланса спроса и предложения на рынке нефти. ОПЕК ожидает, что к середине 2017 года этот баланс будет найден. Для сравнения, по итогам III квартала 2016 года превышение предложения над спросом составило всего 200 тыс. баррелей в день, в то время как в 2015 году – начале 2016 года оно составляло 2 млн баррелей в день. То есть мы видим, с одной стороны, что рост мировой экономики (особенно в развивающихся странах) приводит к росту цен на нефть, а с другой – что предложение нефти ограничено договоренностями между странами ОПЕК и некоторыми не входящими в картель государствами, в числе которых и Россия. Рынки видят эту тенденцию и авансом отыгрывают позитивные новости.
 
NBJ: Итак, первый фактор – это соотношение спроса и предложения. А что еще могло позитивно сказаться на динамике цен на черное золото?

В. МОНКЕВИЧ: Несмотря на панику, возникшую было в отношении роста ставки ФРС, худшие опасения не оправдались. Эксперты вспомнили, что в ходе прошлого цикла повышения ставок бывшим председателем Федеральной резервной системы США Аланом Гринспеном в 2004 году нефть и сырье существенно подорожали. Еще в 2015 году аналитики Банка «ФК «Открытие» проводили анализ последних восьми циклов повышения ставки ФРС начиная с 1973 года и определили, что только в трех случаях это приводило к росту курса доллара. При этом надо понимать, что дорогая нефть обычно сопровождается дешевым долларом. Так было в 2004–2008 годах, в 2010–2013 годах, когда индекс доллара плавал между 72 и 90 пунктами, сейчас он превышает 101 пункт.

NBJ: Страны ОПЕК и не входящие в картель страны договариваются о сокращении производства нефти. Каких последствий для российской экономики можно ожидать от сокращения или заморозки нефтедобычи, если договоренность будет реализована? Ведь мало же ­прийти к соглашению, надо, чтобы все его участники придерживались условий договоренности.

В. МОНКЕВИЧ: Договоренность уже была достигнута в декабре 2016 года в Вене. Напомню, что в соответствии с ней Россия должна сократить суточный объем добычи нефти на 50 тыс. баррелей в январе, на 200 тыс. баррелей – в марте, на 300 тыс. баррелей – в мае 2017 года. По словам министра энергетики России Александра Новака, конечная цель – снизить нефтедобычу до 10,947 млн баррелей в сутки. При этом сокращать добычу будут в наименее эффективных, низкомаржинальных месторожде­ниях. Это позитивное решение, так как рост цен на нефть в случае реализации соглашения позволит продавать меньше нефти по более высоким ценам. Для российской экономики это будет означать снижение дефицита бюджета, рост чистого экспорта и, возможно, укрепление курса рубля. В случае с рублем важно понимать, что Центральный банк РФ не допустит сильного курса рубля и будет активно пополнять золотовалютные резервы.

NBJ: В целом, по вашему мнению, насколько вероятно сохранение тенденции повышения цен на нефть в 2017 году? Нет ли риска, что рынок сейчас просто-напросто отыграет хорошие новости, а после этого снова возобладает тенденция к удешевлению этого ­энергоресурса?

В. МОНКЕВИЧ: Фундаментально для роста цен есть все предпосылки, основанные на балансировке рынка. Здесь большое влияние окажут реальные действия стран – производителей нефти по выполнению венских соглашений. Если они будут работать, то возможен относительно быстрый рост цены на нефть, если нет, то нефть может краткосрочно упасть на уровень 35–45 долларов за баррель. Однако балансировка рынка – процесс долгосрочный, и поэтому, несмотря на провал договоренностей в Дохе в 2016 году, нефть не упала. 

В целом мы исходим из того сценария, при котором цены на нефть будут колебаться в диапазоне 45–65 долларов за баррель, если не случится ничего неожиданного вроде военных конфликтов, революций в нефтеносных районах или же срыва венских соглашений.

NBJ: Помимо нефти, для российской экономики актуальным традиционно является газовый вопрос – наша страна выступает в роли одного из ключевых мировых экспортеров этого ресурса. Всем известно, сколько сил, энергии и средств было потрачено на реализацию проектов «Турецкий поток» и «Северный поток-2», но их перспективы по-прежнему остаются не слишком понятными. Как по-вашему, какой из них имеет больше шансов на успех?

В. МОНКЕВИЧ: «Северный поток-2» представляется мне более перспективным. Во-первых, он привлекательнее «Турецкого потока» по соотношению стоимости и пропускной способности (9,9 млрд евро и 55 млрд кубометров в год против 7 млрд евро и 31,5 млрд кубометров в год). Во-вторых, «Газпром» уже проходил процедуру согласования с европейскими партнерами и знает, как это делать, в Турции же ситуация другая. Если говорить о политической стороне вопроса, то «Газпрому» строительство «Северного потока-2» нужно по отдельности согласовать с Германией, Швецией, Финляндией и Данией, с которыми у России вполне прагматичные отношения. В то же время наши отношения с Турцией сильно зависят от внешней конъюнктуры. Например, после сбитого в 2015 году СУ-24 Россия объявила о сворачивании проекта, к которому вернулись уже в 2016 году путем подписания соответствующего межправительственного соглашения. В-третьих, европейская газовая инфраструктура более развита, чем турецкая. И интеграция «Северного потока-2» в европейскую газотранспортную систему проще и понятнее, чем создание всей инфраструктуры для «Турецкого потока». При этом вопрос по скидкам для Турции не решен, а европейцы за прокладку трубопровода скидку не просят.

NBJ: Как может измениться карта энергоснабжения Европы в случае реализации этих двух «потоков»?

В. МОНКЕВИЧ: По оценкам Interfax Global Energy, при максимальной загрузке «СП-2» доля России на рынке газа Европы вырастет с нынешней одной трети до 42–45%. В то же время Турция в год потребляет 45 млрд кубометров газа, из которых Россия поставляет 27 млрд кубометров. Строительство этого газопровода теоретически целиком покроет потребности Турции и Греции в голубом топливе и откроет возможности для реверса газа в Южную Европу. 

NBJ: Какую роль в транзите российского газа будет в этом случае играть Украина и какими будут перспективы ее ГТС?

В. МОНКЕВИЧ: Минимизация участия Украины в транзите – одна из причин активного строительства новых газопроводов. С другой стороны, нет гарантий, что Турция будет более покладистым партнером, чем Украина. Мы не можем однозначно утверждать, является ли решение об отказе от украинского транзита сугубо политическим или же за ним стоят экономические мотивы, однако в перспективе пяти следующих лет загрузка украинской газотранспортной системы будет снижаться. К тому же ГТС Украины нуждается в модернизации, а собственных средств на решение этих задач у страны нет.

NBJ: Могут ли, по вашему мнению, страны Евросоюза вернуться к переговорам о строительстве и расширении «Южного потока», несмотря на ­санкции? 

В. МОНКЕВИЧ: Вопрос заключается не столько в санкциях, сколько в политической воле. Проект был отменен из-за проблем, напрямую не связанных с санкциями – роковую для него роль сыграли несоответствие проекта Третьему энергопакету ЕС, с одной стороны, и позиция Болгарии, с другой стороны. В то же время весной 2016 года «Газпром» заявил об окончательном закрытии проекта «Южный поток», в то время как Болгария в августе 2016 года вернулась к этой теме. Европа решит, что будет меньшим злом – «Южный поток» или «Турецкий поток», и затем примет прагматичное решение.