Почему Министерство финансов РФ поддерживает предложение об увеличении размеров страховых взносов в Систему страхования вкладов? Насколько актуальной для России является проблема «банков-зомби» и следует ли избавляться от них сейчас, когда банковская система страны чувствует себя уязвимой из-за сложной ситуации в национальной экономике? На эти и другие вопросы ответил в интервью NBJ заместитель министра финансов России Алексей МОИСЕЕВ. 

NBJ: Алексей Владимирович, в одном из своих выступлений вы высказали мысль о необходимости увеличения размеров взносов в Систему страхования вкладов. С чем связана эта необходимость и насколько, с вашей точки зрения, актуальным является этот вопрос?

А. МОИСЕЕВ: Есть две связанные с этим проблемы. Первая – в том, что Система страхования вкладов во время ее формирования и в первые несколько лет ее функционирования не была рассчитана на столь значительный объем страховых выплат, который Агентство по страхованию вкладов должно осуществлять сейчас. Мы понимали, что ситуация в этом вопросе может измениться, могут возникнуть кассовые разрывы, и для успокоения граждан и для собственного спокойствия еще в конце 2013 года приняли закон, в соответствии с которым АСВ может получать от Центрального банка РФ кредиты сроком до пяти лет без обеспечения. Но мы тогда исходили из того, что за эти пять лет АСВ за счет аккумулирования страховых выплат сможет эти кредиты спокойно ­возвращать.
 
NBJ: А все вышло немного не так?
 
А. МОИСЕЕВ: Да. По нашим расчетам и с учетом наших средневзвешенных прогнозов по расходам получается, что агентству необходимо будет для возвращения кредитов аккумулировать страховые выплаты в течение семи, а не пяти лет, как это предполагалось ранее. Соответственно, мы и рассматриваем возможность увеличения размера страховых взносов в ССВ. Это первая ­причина.
Вторая – в том, что банковская система переходит сейчас в состояние структурного профицита ликвидности, и в этой ситуации повышение размера страховых выплат является одним из способов решения этой проблемы. Но я хотел бы сразу отметить, что говорить об окончательном решении преждевременно: вопрос находится пока на стадии обсуждения.

Еще один момент, который я хотел бы подчеркнуть: максимальный уровень взносов, установленный законом, примерно в четыре раза больше того размера, которым сейчас оперирует АСВ при сборе взносов.
 
NBJ: То есть своего рода лаг, в рамках которого можно передвигать этот ­показатель?
 
А. МОИСЕЕВ: Совершенно верно. 
 
NBJ: А что касается дифференцированной шкалы отчислений? Ни для кого не секрет, что эта тема активно обсуждалась на протяжении нескольких предшествующих лет, и сейчас экспертное сообщество тоже возвращается к ней, хотя, казалось бы, некоторые элементы дифференциации при взимании страховых выплат уже внедрены. 

А. МОИСЕЕВ: Что касается дифференцированных взносов, то я был последовательным сторонником такого подхода. Нам категорически не нравилось то, что первоначально в проекте закона были установлены совершенно незначительные штрафы за проведение чрезмерно агрессивной политики на рынке вкладов физических лиц. Мы добились того, что размеры этих штрафов были существенно повышены. Как вы наверняка знаете, теперь речь идет о предельно возможном размере штрафа на уровне 500% от ставки по вкладам, превышающей на 3 процентных пункта средневзвешенную ставку. Пока такими штрафами АСВ банки не облагает.
 
NBJ: Потому что жалеет участников рынка?

А. МОИСЕЕВ: Нет. Потому что, как говорил один персонаж из известного советского мультика, «глупых нет». Бывает, что банки заходят на «штрафную территорию», но быстро выходят из нее, понимая, что им грозят штрафные санкции. И чаще всего это происходит не вследствие некоего злого умысла с их стороны, а просто потому, что они не успевают быстро отреагировать на изменение ситуации на рынке. Строго наказывать их за это, наверное, было бы ­неправильным.
 
NBJ: Когда у нас говорят о дифференцированной шкале страховых выплат, то имеется в виду связка «размер процентной ставки – размер отчислений в ССВ». Но из общемировой практики известно, что есть и другие критерии ­дифференциации.
 
А. МОИСЕЕВ: Какие, например?
 
NBJ: В США, например, в таком случае FDIC (Federal Deposits Insurance Corporation. – Прим. ред.) исходит при определении размера страховых выплат в том числе и из такого критерия, как устойчивость той или иной банковской организации. 

А. МОИСЕЕВ: Представьте себе на практике ситуацию. Выходит в публичное пространство ЦБ РФ или АСВ и объявляет: дорогие граждане, мы считаем такой-то банк недостаточно устойчивым и поэтому повышаем для него размер обязательных страховых выплат в Фонд страхования вкладов. Можно легко спрогнозировать последствия: помимо того, что будет подорвано доверие клиентов к конкретному банку, опять появятся разговоры о неких «черных списках», которые якобы есть у Центрального банка и т.д.

Свою позицию по этому вопросу я считаю, с одной стороны, простой, а с другой, разумно-консервативной: банк, который проводит повышено агрессивную политику при привлечении вкладов, является неустойчивым по определению. Почему? Потому что у него, скорее всего, такие проблемы с пассивами, что он стремится любой ценой закрыть их, привлекая с рынка свежие средства. А раз так, то в каких-то дополнительных критериях нет необходимости. Если ты собираешь с рынка вклады по завышенным ставкам, значит, ты либо уже неустойчив как банковская организация, либо будешь неустойчивым через непродолжительное время. Что-то с тобой как с банком в любом случае не то. 
 
NBJ: Как, с учетом вашей позиции разу­много консерватизма, вы рассматри­ваете ту надзорную и регуляторную политику, которую проводит Центральный банк РФ?
 
А. МОИСЕЕВ: Вы говорите о Basel?
 
NBJ: Не только. Главным образом я сейчас имею в виду те многочисленные отзывы лицензий на право осуществления банковской деятельности, которые мы наблюдаем в последние два года.
 
А. МОИСЕЕВ: Тут тоже все очень просто: Центральный банк должен выполнять свою работу. Можно долго обсуждать, почему у нас сложилась такая ситуация на рынке, что потребовалась его ­«чистка». Опыт банковских систем многих стран – например, Японии...
 
NBJ: Там до сих пор есть «банки-зомби», хотя они возникли после очередного кризиса уже довольно много лет назад. У нас что же, тоже все так запущено?

А. МОИСЕЕВ: Судите сами: была отозвана лицензия у Внешпромбанка, потерявшего активы на сумму в 230 млрд рублей. Вы же не станете утверждать, что такие средства можно было потерять в один день? Очевидно, что проблемы у этой финансово-кредитной организации копились не год и не два и к моменту отзыва лицензии Внешпромбанк уже был «банком-зомби». И ведь проблема в том, что он у нас на рынке такой не один. А это значит, что банковскую систему надо­ ­«расчищать».
 
NBJ: Вопрос, наверное, в темпах и жесткости «расчистки».
 
А. МОИСЕЕВ: Все разговоры о том, что в результате кто-то планирует оставить на рынке 15 банков, по моему убеждению, лишены каких-либо оснований. На сегодняшний день их порядка 600, так что вы можете себе представить, сколько лет потребовалось бы для сокращения банковской системы до вышеупомянутого показателя. Дело в другом: таких планов ни у кого нет.

Что же касается темпов «расчистки» – если проанализировать информацию, то можно убедиться, что количество отзывов лицензий в последние два года радикально не увеличилось. 
В предыдущие годы отзывалось в среднем по 70–80 лицензий, в 2015 году их было отозвано порядка 100. Да, рост налицо, но, согласитесь, он не является радикальным: это не ситуация, когда сначала отзывалось по пять лицензий в год, а потом вдруг регулятор стал отзывать по 50 лицензий.
 
NBJ: Наверное, при оценке происходящего надо учитывать не только количественные параметры, но и качественные. Участились прецеденты отзыва лицензий у достаточно крупных участников рынка – тех, кто находился все это время на слуху. Хотя бы тот же ­Внешпромбанк...
 
А. МОИСЕЕВ: А вот это, на мой взгляд, как раз совершенно правильная политика. Предположим, есть «банк-зомби» с капиталом в 300 млн рублей – он сидит где-то в тени, никого не трогает и особого вреда не приносит, поскольку с учетом размера его капитала никакого особого вреда он не в состоянии принести. Все, что от него требуется, – чтобы он не занимался отмыванием средств.

И совсем другое дело – крупная финансовая кредитная организация, утратившая капитал, являющаяся фактическим банкротом. Ее существование очень вредно для банковской системы с мотивационной точки зрения: участники рынка смотрят на нее и делают вывод, что не надо привлекать капитал, потому что, оказывается, и без этого можно спокойно существовать на протяжении нескольких лет. Зачем мне тратиться на комплаенс, зачем совершать какие-то другие действия?
 
NBJ: А что касается Basel? Банки переходят на этот стандарт, но вы наверняка знаете, сколько жалоб и сетований это вызывает, и главная жалоба – на то, что внедрять Basel приходится в ситуации, когда финансово-кредитным организациям и так несладко в силу общего ухудшения экономической ситуации в стране и проблем с привлечением внешних заимствований.
 
А. МОИСЕЕВ: Моя личная позиция по этому вопросу заключается в следующем: Россия должна оставаться в рамках Basel. Другое дело, что есть примеры, когда эти стандарты внедряются гибко, с учетом локальных условий. Вот как раз по этому вопросу мы находимся в постоянном диалоге с Центральным банком, и должен заметить, что регулятор банковского рынка от этого диалога не отказывается. 

Приведу конкретный пример нашей позиции. Нам было бы важно в части работы Агентства по ипотечному жилищному кредитованию создать такой банк, который не наказывался бы так сильно в соответствии со стандартами Basel, как обычные ипотечные банки. Идет дискуссия с ЦБ, и определенный прогресс здесь наметился. Но в целом, повторюсь, я считаю, что стандарты Basel в России должны внедряться, хотя бы потому, что сами эти стандарты – результаты работы «большой двадцатки». Россия играет в этом клубе значительную роль, и было бы странно, если бы она вдруг отказалась от совместно выработанных правил. 
 
NBJ: Расскажите, пожалуйста, подробнее о банке, который планируется создать в рамках АИЖК. Речь идет о некоем аналоге Fannie Mae и Freddie Mac?
 
А. МОИСЕЕВ: АИЖК само по себе является аналогом Fannie Mae.
 
NBJ: Да. А теперь нам и аналог Freddie Mac понадобился?
 
А. МОИСЕЕВ: Я бы так не сказал. Просто после кризиса мысль на рынке ипотечного кредитования ушла вперед, и теперь все более актуальным становится вопрос, как создать эффективный механизм для того, чтобы можно было делиться капиталом АИЖК с небольшими банками, чтобы они тоже могли выпускать ипотечные ценные бумаги.

Иными словами, надо создать такую структуру, которая позволит Агентству по ипотечному жилищному кредитованию на нынешнем этапе его развития заниматься «разгрузкой» балансов небольших финансово-кредитных организаций. Ведь все понимают: если вы небольшой банк, выдающий ипотечные кредиты, то вам не удастся «разгрузить» баланс, выпустив ипотечные ценные бумаги в соответствии со стандартами Basel. Но можно придумать такой способ, чтобы АИЖК подставлял таким участникам рынка «подпорку» в виде специализированных облигаций.

Понимаете, разработка экономически эффективных механизмов для решения различных проблем – не только на рынке ипотечного кредитования, но и в других сегментах – это сейчас очень важная задача. Те времена, когда можно было вливать деньги, используя простейшие механизмы их распределения и перераспределения, прошли.

NBJ: Это звучит очень пессимистично.
 
А. МОИСЕЕВ: Посмотрите, сколько сейчас стоит баррель нефти. Откуда же  должны взяться в бюджете неограниченные объемы средств, которые можно использовать, тем более вкладывая их в заведомо неэффективные экономические механизмы и инструменты? 

Я уже не говорю о том, что задействование таких механизмов и инструментов имеет очень негативный эффект с точки зрения мотивации участников финансового рынка. Не надо работать над управлением рисками – достаточно сидеть и ждать, когда тебе перепадут бюджетные средства. 
 
NBJ: Ну а разве ситуация, когда, стоит начаться очередному кризису, крупнейшие банки докапитализируются за счет бюджетных средств, не вписывается в то, о чем вы говорите? И ведь мало того, что они уже были «подпитаны» в конце 2014 года, – периодически начинаются разговоры о необходимости их докапитализации, и снова за счет средств ­бюджета.
 
А. МОИСЕЕВ: Я не вижу в этом ни необходимости, ни возможности. В конце 2014 года такая возможность была, потому что бюджет по итогам того года оказался профицитным, и для докапитализации банковской системы были как раз использованы накопленные средства. Международный валютный фонд оценил ту программу докапитализации как правильную – и с точки зрения размера использованных средств, и с точки зрения временного периода, в который она была реализована. Сейчас, как вы понимаете, ни о каком профиците бюджета речь не идет, и на этом фоне возникает вопрос: за счет каких средств может быть докапитализирована банковская система?

NBJ: Итак, возможности нет. А как насчет необходимости, почему вы считаете, что ее тоже нет?
 
А. МОИСЕЕВ: Во-первых, потому что за период, прошедший с начала той программы докапитализации, и макроэкономическая ситуация в стране, и ситуация на банковском рынке стабилизировались. И во-вторых, потому что предыдущая программа докапитализации завершилась почти три года назад. Но, повторюсь, у государства нет возможности «подпитать» банковскую систему за счет бюджетных средств.
 
NBJ: Зато, насколько мы знаем, правительство рассматривает возможность улучшить состояние бюджета за счет продажи принадлежащих государству пакетов акций крупных компаний. В том числе и пакетов акций банков, которые являются лидерами нашего рынка. Каково ваше отношение к такой перспективе и к тому, что продолжается процесс огосударствления банковской системы – например, на рынке появился новый участник в лице Почта Банка?
 
А. МОИСЕЕВ: Давайте начнем с вопроса о приватизации. Если государственные банки и есть смысл продавать, то сразу, одномоментно.

NBJ: Но это же было бы заведомо невыгодным делом с точки зрения пополнения бюджета.
 
А. МОИСЕЕВ: То-то и оно. А если продавать их по очереди, это тоже вряд ли окажется выгодным. Что же касается появления на рынке еще одного государственного игрока в лице Почта Банка – на мой взгляд, это будет способствовать усилению конкуренции в сегменте банков с госучастием. Да, это несколько искаженная конкуренция, но тем не менее. Что касается частных банков, то практика показывает, что для них есть ниша, в которой они чувствуют себя достаточно комфортно, которую они могут использовать и где они могут успешно развивать свой бизнес.
 
NBJ: Следующие несколько вопросов будут касаться международных рейтинговых агентств и перспектив их дальнейшей работы в России. Признаюсь честно, читать сообщения о том, что Moody’s и Standard & Poor’s могут уйти из нашей страны, дико: за два десятилетия мы к ним привыкли, и как-то сложно представить себе, что они вдруг ­исчезнут...
 
А. МОИСЕЕВ: А читать сообщения о том, что Moody’s и Standard & Poor’s одномоментно отзывают рейтинги российских компаний, которые попали под персональные санкции?
 
NBJ: Тоже дико. 
 
А. МОИСЕЕВ: Тогда давайте разбираться, что и как. Во-первых, речь идет о том, что Moody’s и Standard & Poor’s перестают присваивать нашим эмитентам рейтинги по национальной рейтинговой шкале. На практике это сейчас ничего не означает. Национальная рейтинговая шкала имела смысл, когда мы использовали ее как альтернативу международным рейтингам для размещения государственных средств и средств Центрального банка. Если помните, еще до конца 2013 года можно было размещать средства госфондов или госкорпораций в банках, которые имели рейтинги определенного уровня, присвоенные двумя российскими агентствами. Ряд дефолтов банков показал, что рассчитывать на эти рейтинги мы не можем.
 
NBJ: Но в данном случае речь идет о национальных агентствах.
 
А. МОИСЕЕВ: Да, и с учетом этого опыта мы стали опираться на рейтинги, присваиваемые международными рейтинговыми агентствами. Все было до поры до времени хорошо, но затем произошло то, чему мы стали свидетелями, – МРА отозвали свои рейтинги.

NBJ: По политическим мотивам?
 
А. МОИСЕЕВ: Да. Мы постоянно общаемся с руководителями этих агентств и знаем, что они высококвалифицированные профессионалы. Но они обязаны подчиняться законам, которые принимаются в тех странах, где агентства зарегистрированы как юридические лица. Естественно, когда возникает выбор: либо продолжать работу на определенном рынке, либо пойти в тюрьму, потому что закон запрещает тебе там работать, – действия любого менеджера очевидны. 
 
NBJ: Какой выход из этой ситуации вы предлагаете? 
 
А. МОИСЕЕВ: Что мы предлагаем с учетом нынешних реалий? Нам не нравится качество «старых» российских рейтингов, и мы не можем их использовать. Нам нравится качество рейтингов, которые присваивают МРА, но, к сожалению, мы не можем на них полагаться, потому что эти рейтинги постоянно отзывают. 

Что мы можем? Сделать качественную национальную шкалу.  В профильном законе как раз и прописаны механизмы разработки этой шкалы. Дальше каждое агентство решит, соответствует ли оно прописанным в законе требованиям. МРА тоже думают над этим вопросом: для них камнем преткновения является то, что они должны будут подчиняться в своей деятельности исключительно российским законам, в том числе и в части отзывов ранее присвоенных рейтингов. Вторая сложность для них – это образование юридического лица. Поэтому мы дали им отсрочку для принятия решения: для российских агентств закон вступает в силу в начале 2017 года, для МРА – в середине 2017 года. Как вы можете убедиться, мы проявляем к ним лояльность, и это вполне объяснимо, потому что мы хотим, чтобы они остались работать в России.