Ситуация на мировых финансовых рынках, как, впрочем, и на товарных, оставляет желать лучшего. Какие вызовы стоят перед мировой экономикой, какие страны хотя бы теоретически могут сыграть роль локомотивов, способных вернуть мировую экономику на траекторию устойчивого роста? На эти и другие вопросы ответил в интервью NBJ заведующий кафедрой Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ (РАНХиГС), заместитель председателя Центрального банка РФ в 2002–2003 годах ­Константин КОРИЩЕНКО.

NBJ: Константин Николаевич, на фоне всего происходящего сейчас стали модными ­дискуссии о том, что мировая экономика вступает в период очередного глобального кризиса. По вашему мнению, насколько обоснованы подобные ­утверждения?

К. КОРИЩЕНКО: Мне кажется, то, что называют очередным этапом глобального кризиса, – это на деле то состояние, которое длится уже девять лет, начиная с 2008 года. Просто были за это время периоды, когда ситуация вроде бы улучшалась, и были периоды, когда она вновь обострялась.

NBJ: Иначе говоря, кризис идет волнами.

К. КОРИЩЕНКО: Да. Почему я так считаю? Потому что с самого начала нетрадиционной политики количественного смягчения, родоначальниками которой были, кстати сказать, не американцы, как это принято считать, а японцы, были разговоры о том, что это ненадолго. Что рано или поздно от этой политики придется отказаться. И наряду с этим звучали и прямо противоположные заявления, что нельзя заканчивать политику количественного смягчения, экономика еще не восстановилась до конца, надо потерпеть и т.д. Это состояние в русском языке очень хорошо описывается известной шуткой: где поставить запятую во фразе «казнить нельзя ­помиловать».

NBJ: Только в данном случае «закончить нельзя продолжать»?

К. КОРИЩЕНКО: Вот именно. Это состояние продолжается до сих пор, и до сих пор продолжаются дискуссии по этому вопросу, поскольку однозначного ответа на вышеприведенный и в данном случае совсем не шутливый вопрос нет. 

NBJ: Но разве на него не ответила Федеральная резервная система США, подняв ставки?

К. КОРИЩЕНКО: Как раз после повышения активизировались те эксперты, которые утверждают, что надо возвращаться к политике количественного смягчения, что дальнейшее повышение ставки недопустимо и, более того, надо возвращать ее на прежний уровень. 

NBJ: Что ими движет? Они же как-то аргументируют свою позицию. Не просто же потому, что им в принципе не нравится любое повышение ставки.

К. КОРИЩЕНКО: Ими движет следующее: в Японии был прецедент, когда Центральный банк этой страны дважды или трижды поднимал ставку. 

И после каждого очередного повышения японская экономика начинала испытывать серьезные проблемы и регулятору приходилось возвращаться на исходный уровень. Вспоминая об этом, эксперты говорят, что такой же сценарий развития событий ожидает и США. 

Это одна причина. Вторая причина заключается в том, что ряд экспертов говорит: нельзя принимать решение, исходя из такого фактора, как уровень незанятости или уровень безработицы в США. По их мнению, этот показатель неправильно считается, и ориентироваться на него себе дороже – слишком велик риск совершить ошибку.

Если говорить о поддержании темпов экономического роста – а ведь именно с этой целью понизили ставки, – то здесь тоже все непросто. Дело в том, что в Соединенных Штатах доля потребления в росте ВВП очень большая, она составляет, по различным расчетам, порядка 70%. А уровень потребления, в свою очередь, напрямую зависит от того, какими доходами располагают домохозяйства.

NBJ: Пока все логично. В чем подвох?

К. КОРИЩЕНКО: В том, что эти доходы складываются в основном не из зарплат американцев, а из вложений в финансовые активы. То есть можно сделать вывод, что рост ВВП в США напрямую зависит от того, насколько хорошо себя чувствуют различные финансовые активы. А вот здесь как раз отнюдь не все гладко. Динамика фондовых индексов в США была в 2015 году если не пугающей, то не слишком обнадеживающей.

NBJ: Как можно убедиться, фондовые индексы в США и фондовые индексы в Китае ведут себя практически идентично. Но скорее всего причины этого в Китае иные.

К. КОРИЩЕНКО: Вы правы, в Китае другая история. В этой стране фондовый рынок являлся и остается последней зоной для притока капитала. То есть сначала наблюдается рост производства и экспорта, потом – рост банковской системы и рынка недвижимости. И только в последнюю очередь вверх идут котировки акций на фондовом рынке. То есть в Китае, как, впрочем, и в целом ряде других стран, рост биржевых индексов является доказательством того, что экономика находится в стадии бурного роста и, возможно, даже «перегрева». Есть и другое, не менее важное. Китай является – или, во всяком случае, до недавнего времени являлся – замкнутой экономикой с точки зрения счета капитала. Проще говоря, весь капитал, который крутился в Китае, либо был внутренним, либо приходил снаружи, а оттока капитала из Китая при этом практически не наблюдалось. И весь неиспользованный в других секторах экономики капитал так или иначе «выдавливался» на фондовый рынок страны. К чему это привело, мы увидели в 2014 году: рынок оказался ужасно «перегретым», соотношение цены акций и их доходности достигало 50. 

С учетом этого вряд ли стоит удивляться тем резким падениям фондовых индексов, которые мы наблюдали в 2015 году.

NBJ: Все так просто?

К. КОРИЩЕНКО: В этом отношении – да. Но вот то, какие масштабы приняло «охлаждение» фондового рынка Китая, – это совсем непросто. По разным оценкам, в течение 2015 года из Китая ушло до полутриллиона ­долларов.

NBJ: Сейчас уже говорят о триллионе.

К. КОРИЩЕНКО: Возможно. Но официальные цифры, то есть динамика китайских ЗВР, указывают, что корректнее все же говорить о половине триллиона долларов. Так или иначе речь идет об огромных цифрах. И мы с вами видим, что Китай и США – это своего рода сообщающиеся сосуды. Если в одном из них что-то убыло – в данном случае капитал, то в другом примерно в таком же объеме что-то прибыло.

NBJ: Положим, капитал уходит из Китая и притекает в США, причем наверняка он, с учетом общей нестабильности экономической ситуации, оседает на рынке американских казначейских обязательств. Возникает резонный вопрос: и что же дальше? Бесконечно так продолжаться не может, этот сегмент рынка тоже начнет «перегреваться».

К. КОРИЩЕНКО: Скорее всего, да. Мировая история знает подобные примеры и знает, какими последствиями могут быть чреваты аналогичные ситуации. Наиболее яркий и наиболее подходящий к данному случаю пример – ситуация с так называемыми евродолларами и рынком золота в конце 1960-х годов. Наблюдались очень сильные перепады курсов национальных европейских валют – британского фунта стерлингов и немецкой марки. И фактически это привело к разрушению знаменитого «золотого стандарта».

NBJ: И ведь тогда возникла прекрасная легенда о том, что тогдашний президент Пятой республики Шарль де Голль грузил евродоллары на корабли и отправлял эти самые корабли к берегам Соединенных Штатов. Мол, заберите то, чем завалили наши финансовые рынки?

К. КОРИЩЕНКО: Да, но эта легенда, конечно, относится к сфере межгосударственных отношений, то есть, если можно так выразиться, к надводной части айсберга. А подводная его часть в том, что процентные ставки в США тогда были зарегулированными, а в Европе, напротив, быстро и легко менялись, и капитал в результате перетекал в европейские страны. Потом ситуация резко изменилась, капитал «развернулся», и произошло то, о чем я сказал, – «золотой стандарт» прекратил свое существование.

По аналогии со случившимся тогда может приказать долго жить «нефтяной стандарт», то есть договоренность между США и картелем ОПЕК о том, что страны, входящие в картель, размещают выручку от продажи нефти в долларах США, то есть в американских казначейских обязательствах.

NBJ: Мы достаточно подробно разобрали экономическую ситуацию в США и в Китае. Наверное, эта часть нашей беседы была бы неполной, если бы мы не упомянули Европу. Два года назад вы сравнили мировую экономику с загнанной лошадью, которая все меньше и меньше реагирует на попытки ее пришпорить с помощью различных монетарных «кнутов». Складывается впечатление, что через год так с еще большим основанием можно  будет сказать о европейской экономике.

К. КОРИЩЕНКО: С европейской экономикой, с одной стороны, дело обстоит просто, а с другой – очень сложно. Как-то на семинаре я слушал выступление одного из участников, который совершенно откровенно рассказывал о том, как  Австрия, Чехия, Венгрия, Польша, Болгария и другие страны Европы конкурируют друг с другом за то, чтобы поставлять производимые ими товары в Германию.

NBJ: Неудивительно.

К. КОРИЩЕНКО: Как сказать. Наверное, в этом не было бы ничего настораживающего, но чем больше говорил докладчик, тем очевиднее становилось, что основная цель экономической политики, проводимой Венгрией, Польшей, Чехией и т.д., – это позиционировать себя в глазах Германии. Вам это ничего не напоминает? По-моему, здесь точно такой же расклад, как в экономических и торговых связях между США и Китаем. Многие страны становятся для Германии своего рода поставщиками комплектующих для различных товаров, производимых в ФРГ.

NBJ: О чем это свидетельствует?

К. КОРИЩЕНКО: В первую очередь о том, что Европа неоднородна и неравномерна и в ней не очень хорошо работает такой цементирующий фактор, как единый бюджет. Но при этом до кризиса-2008 вся Европа воспринималась единообразно. А теперь ЕС приходится преодолевать  когнитивный диссонанс. 

NBJ: То есть фактически проблема единой Европы – это раздробленность?

К. КОРИЩЕНКО: Да, причем на сегодняшний день уже можно говорить не только об экономической, но и о политической, социальной, финансовой и долговой раздробленности. И с учетом этого ЕС проигрывает не только США, но даже России, потому что и США, и наша страна являются государствами с единой бюджетной, социальной и финансовой политикой. Соответственно, я делаю вывод, что в обозримом будущем Европа не сможет стать «локомотивом», способным вытащить мировую экономику из кризиса. А вот добавить всем остальным «участникам банкета» проблем ­Евросоюз  точно в состоянии.

NBJ: А могут ли стать таким «локомотивом» США? Ведь по результатам 2015 года, наверное, стало очевидным, что Китай в этом случае будет играть роль пасующего игрока.

К. КОРИЩЕНКО: Соглашусь насчет Китая. На мой взгляд, эта страна уже прошла ту точку, после которой она смогла бы вернуть себя на траекторию устойчивого экономического роста. Чудес не бывает. У КНР были серьезные достижения: эта страна за 10 лет потребила цемента больше, чем США за всю историю их существования. Но у того роста, которым все восхищались, была и обратная сторона, которую многие поклонники Поднебесной не замечали: Китай чудовищно раздул свою банковскую систему. На сегодняшний день объем ее задолженности существенно превышает объем долгов банковской системы США. Была создана масса избыточных ресурсов и в производстве, и в строительстве. Короче, все это типичный пример кризиса перепроизводства, и понятно, что когда весь мир перестал жить на американской «финансовой игле», то завершилось и «китайское чудо». Плюс к этому китайская валюта в 2015 году, как хорошо известно, стала резервной, и, соответственно, Китай был вынужден снять препятствия на пути оттока капитала...

NBJ: Тут-то, как мы уже говорили, все и началось.

К. КОРИЩЕНКО: Да, тут все и началось. Пока все варилось в котле, плотно прихлопнутом крышкой, температура была высокая, давление было высоким и темпы роста китайской экономики были высокими. А теперь крышку если не полностью сняли, то серьезно сдвинули в сторону, и из котла повалил пар – китайская экономика начала ­«охлаждаться».

С США история неоднозначная. Я уже сказал, что в США драйвером роста всегда было потребление, а источник потребления там имеет серьезную финансовую составляющую. Иными словами, смогут ли США стать «локомотивом» вывода мировой экономики из кризисного состояния, напрямую зависит от  того, как долго еще продлится рост цен на финансовые и квазифинансовые активы, такие, например, как недвижимость. Однозначного ответа на этот вопрос пока никто не может дать, поскольку рынки, как мы видим, лихорадит, и ФРС США подает неоднозначные ­сигналы.
Резюмирую все вышесказанное. Налицо сочетание трех элементов: денежно-кредитной политики США, которая по большому счету находится в стадии начала «сжатия», проблематики «нефть против доллара» и проблемы, может ли кто-то заместить Китай в качестве глобального поставщика дешевой продукции. И как вишенка на этом торте – фактор политического характера, который находит свое выражение в конфликте на Ближнем Востоке, в конфликте на Украине, в Афганистане и т.д. Эти конфликты, обостряясь и усугубляясь, приводят к встряскам в мировой экономике, а следствием всего того, о чем я сказал выше, является стремление ряда стран отгородиться.

NBJ: Им нельзя отказать в логике: если шоки приходят извне, то вполне естественно желание захлопнуть перед их носами дверь своего дома. Каждый сам за себя, спасайтесь, кто может.

К. КОРИЩЕНКО: Да. Но в результате мы видим, что политика глобализации, которая осуществлялась на протяжении последних нескольких десятилетий, сменяется политикой автономизации. 

NBJ: Но ведь если не найдется «локомотив», который вытащит мировую экономику на траекторию роста, то хорошего не жди. Все те тенденции, о которых вы рассказали, в том числе и тенденция к автономизации, продолжат укореняться.

К. КОРИЩЕНКО: Да. И тут возникает вопрос скорее футуристического толка: а есть ли в принципе перспективы у глобальной экономики или мы пришли в ту точку, когда пресловутая многополярность выльется в создание экономических кластеров – клубов, групп, которые найдут способы помогать своим странам-членам в их развитии. Те институты, которые после Второй мировой войны должны были этим заниматься, – Всемирный банк, Международный валютный фонд...

NBJ: Их в последнее время трясет, как в лихорадке. Все свидетельствует о том, что они эту роль больше выполнять не ­способны.

К. КОРИЩЕНКО: Совершенно верно, и в этом смысле очень показателен пример Греции. Поэтому очень симптоматично создание Азиатского банка инфраструктурных инвестиций, Банка БРИКС, зоны свободной торговли в Латинской Америке. Это своего рода кластеры, и страны, входящие в них, посылают сигнал странам с развитой экономикой: мы постараемся выползти сами, а вы разбирайтесь со своими проблемами, как хотите.

NBJ: В соответствии с такой логикой развития событий Европейский союз должен вернуться к тому, с чего он начинал свою историю, – к «союзу угля и стали».

К. КОРИЩЕНКО: Очень верно подмечено, только теперь базовыми товарами для этого нового союза будут уже не уголь и сталь. Структура мировой торговли с тех пор радикально изменилась, и мы понимаем, что программные, телекоммуникационные и финансовые продукты, в том числе те, которые только-­только начинают приживаться, играют все большую и большую роль. С этой точки зрения новый ЕС будет другим. Но вы правы, предполагая, что, скорее всего, он будет куда более компактным и однородным, чем сейчас.

NBJ: Если теперь перейти к нашей экономике, то остается только констатировать, что в сложившейся ситуации драйвером для вывода из кризиса мировой экономики она быть не может. А как вы в целом оцениваете то, что происходит с ней в последнее время?

К. КОРИЩЕНКО: Честно говоря, ничего особенного с ней не происходит. Пожалуй, никого не удивлю, если скажу, что она остается такой, какой была 10, 20 и даже 30 лет назад, то есть экспортно ориентированной. Да, была произведена небольшая ее модернизация за счет вкрапления в нее малого, среднего и крупного частного бизнеса, но предпринимательской культуры создать не удалось. Это становится особенно очевидным, когда случаются кризисы. Во-первых, сразу проявляется негативное отношение общества к предпринимателям, и во-вторых, сразу же начинается бег наперегонки к государству за помощью. Пожалуй, единственным исключением из этого правила стал ­кризис-98...

NBJ: Очевидно, потому, что тогда просто-напросто не было смысла к нему бежать. У государства не было денег даже на то, чтобы обслуживать суверенные долги.

К. КОРИЩЕНКО: Да, но как раз это отсутствие возможности повиснуть на нем, умоляя о помощи и поддержке, дало очень неплохие результаты с точки зрения восстановления экономики и активизации предпринимательской деятель­ности. А потом все вернулось на круги своя: были созданы институты развития, госкорпорации, которые призваны помогать различным секторам экономики. И что мы видим – государство берется помогать всем! Иными словами, у нас построен государственный капитализм, и все бы ничего, но, как известно еще со времен Владимира Ильича Ленина, госкапитализм неэффективен.

NBJ: Похоже, это и есть наше проклятие – сильное государство и постоянная апелляция к нему в любых сложных ­ситуациях.

К. КОРИЩЕНКО: Вот именно. Все проблемы у нас пытаются решить не через рынок, а через государство, через его механизмы и институты. А лично у меня есть серьезные сомнения в том, что государство лучше разовьет АПК, машиностроение и любую другую отрасль нашей экономики, чем рынок. Есть специфические отрасли, которые нуждаются в том, чтобы государство участвовало в их поддержке напрямую, но это же не означает, что вся экономика, все ее сегменты в этом нуждаются.

NBJ: И по нашему банковскому рынку доминирующая роль государства тоже все более и более заметна.

К. КОРИЩЕНКО: Да. Мы создали достаточно большое количество квазирыночных игроков с государственным участием, которые в силу ряда причин сначала были очень прибыльными, а потом, после череды кризисов, оказались убыточными. Когда эти проблемы начали решать хирургическим способом, выяснилось, что иного пути, кроме как оставить на рынке несколько государственных банков и небольшое число частных финансово-кредитных организаций, просто нет.

NBJ: То есть, по вашему мнению, должно произойти то, чего многие эксперты опасались и о чем они предупреждали на протяжении целого ряда лет, – на рынке должно остаться 100 или 200 игроков?

К. КОРИЩЕНКО: Фактически все к тому и идет. Мы видим, что доминирующей частью в банковском секторе на сегодняшний день являются банки топ-50. В них сосредоточено чуть ли не 90% совокупных активов банковского сектора.

NBJ: Но вопрос-то был в другом: пусть они доминируют, но пусть и другие игроки имеют возможность «по зернышку клевать».

К. КОРИЩЕНКО: А вот у меня как раз возникают серьезные сомнения в том, что так будет. Похоже, что институт малых и средних банковских организаций не имеет особой перспективы с точки зрения своего дальнейшего существования. Хочу подчеркнуть: не имеет он ее именно в России. В странах с развитой экономикой, в тех же США, это вполне возможно. Но там многие штаты являются финансово крепкими и независимыми – у нас же большинство регионов дотационные. Отсюда и соответствующий результат.