О предстоящем дефолте я узнал накануне - 16 августа, в воскресенье. Моя семья отдыхала тогда в санатории «Поляны», по соседству с которым находился Дом отдыха сотрудников Центрального банка. Поскольку у меня там было много знакомых и приятелей, я туда часто ходил. В воскресенье сразу от нескольких сотрудников прозвучала эта информация о дефолте. Но самую яркую оценку того, что произойдет, дала Ирина Ясина, которая была в то время директором Департамента общественных связей ЦБ. Я ее прямо спросил: «Ир, неужели нет вообще больше никакого выхода?» На что она очень едко заметила: «Нет, почему, есть, очень узенький и весь в г:».

О том, что случится дефолт, многие понимали задолго до него. Но находились словно под гипнозом. Правда, не все были очарованы мнимой стабильностью. Мнезапомнился такой факт. В начале 1998 г. мы принимали в члены секции валютного рынка один банк. И вот мы стали задавать вопросы руководителю этого, кстати, и ныне здравствующего банка, по поводу структуры активов. Он нам сказал: «О чем речь, если осенью этого года, а может быть и в конце лета, будет дефолт и девальвация в 3-4 раза». А в это время на всех уровнях как заговоренные первые-вторые лица убеждали общественность, что все будет прекрасно, хорошо и замечательно. На заседании повисла немая пауза. Все странно переглянулись. А он без всякого апломба, спокойно сказал: «Мы исходим из расчета, который провели наши аналитики. Поэтому стремимся поддерживать ту структуру обязательств, которая позволит нам избежать проблем». Не думаю, что он был один такой умный. Многие банки, которые вели осторожную, а не авантюрную, как государство, политику, выжили.

А вот у крупных системообразующих банков шансов на выживание практически не было. Они тут же все рухнули. Потому что именно эти банки имели колоссальнейшие обязательства перед иностранными партнерами в валюте, они, как первичные дилеры, получили право оперировать от имени иностранных инвесторов на рынке ГКО. При этом основной объем их требований был в рублях, к тому же их активы в ГКО оказались после кризиса и вовсе замороженными.

Все архитекторы и прорабы минувшего кризиса и сегодня находятся у рычагов управления либо наслаждаются плодами своей прежней близости к власти.

В последнее время мне кажется, что многих погубила действовавшая тогда модель поведения. Поскольку государство было приватизировано, эти люди, которые запросто ходили по коридорам власти, полагали, что они, используя нужные рычаги, всегда смогут избежать любых рисков, вовремя уйти из-под удара. Я помню потом их искаженные лица. Впрочем, как известно, многие из них смогли все-таки воспользоваться тем самым «узеньким выходом»...

Сегодня, несмотря на возникающие время от времени тревожные сигналы, никаких предпосылок для серьезного кризиса нет. За свою многолетнюю практику я смог многократно убедиться, что так называемые кризисы и все риски из числа фатальных возникают исключительно изза ошибочной стратегии государства либо неадекватных действий регулятора. Персонально при этом никто никогда и ни за что не отвечает. Все архитекторы и прорабы минувшего кризиса и сегодня находятся у рычагов управления либо тихо наслаждаются плодами своей прежней близости к власти. Размер ошибок и последствий многократно возрастает, когда груз ответственности неизмеримо легче веса извлекаемых при этом выгод и приобретений. Поэтому риски, связанные с действиями государства, всегда фатальны, всегда катастрофичны. А предприниматель оценивает свои риски адекватно, и при их появлении тут же начинает их корректировать. Он тоже может «зарваться», но его риски никогда не станут рисками системными в силу самой способности системы к саморегулированию и самоочищению. Вот сейчас много говорят о новых рисках, связанных с ростом потребительского и ипотечного кредитования. Невозврат кредитов в этих секторах составляет в среднем около 3,5%. Но сопоставимы ли эти риски с теми, какие были в 1998 г, когда практически все активы банковской системы были загнаны в ГКО?