Аналитика и комментарии

21 апреля 2017

проклятие страха перед переменами

Хотя острая фаза кризиса и осталась в прошлом, многие проблемы, с которыми наша экономика сталкивалась в последние три года, остаются неизменными – низкие темпы роста (или, скорее, отсутствие роста как такового), так и не восстановившийся потребительский спрос, дорогие кредитные ресурсы и т.д. Почему так происходит и есть ли надежда на то, что наша экономика потихоньку начнет восстанавливаться? На эти и другие вопросы ответил в интервью NBJ главный экономист консалтинговой компании ПФ «Капитал» Евгений НАДОРШИН. 

NBJ: Евгений Равхатович, в 2016 году, как теперь часто говорят эксперты, было два главных «черных лебедя» – избрание президентом США Дональда Трампа и выход Великобритании из ЕС. Особенно активно как в конце прошлого года, так и в начале этого обсуждалось первое из этих событий, причем в контексте возможной торгово-экономической войны между США и КНР. Насколько вероятным представляется вам такое развитие событий?

Е. НАДОРШИН: Можно точно сказать одно: администрация Д. Трампа действительно предпринимает усилия для выяснения отношений с торговыми партнерами США, к числу которых, безусловно, относится и Китай. Не так давно команда нового президента заявила о желании пересмотреть методы расчета отдельных показателей в платежном балансе. По-моему, это говорит об их интересе к тому, как строятся международные торговые потоки, как формируются цепочки создания стоимости, в которые вовлечены США.

NBJ: На повестке дня масштабная ­ревизия?

Е. НАДОРШИН: Насколько она будет масштабной, покажет время, а пока мы только слышим заявления, из которых можно сделать вывод, что команда Дональда Трампа не забыла о своих предвыборных обещаниях и не собирается отказываться от того, что называют протекционистской повесткой. Сейчас идет подготовка, и, наверное, через какое-то время мы увидим уже конкретные действия. Тогда, думаю, можно будет понять, какую тактику выберут США для выстраивания отношений с каждым из своих торговых партнеров. Скорее всего, через несколько месяцев мы увидим, какую часть из своей предвыборной платформы Д. Трамп действительно превратит в действия, а какую – в пиар-шоу.

NBJ: Почему в качестве объекта для критики новая администрация США выбрала именно Китай? Во всяком случае, первые заявления Дональда Трампа после инаугурации имели явную антикитайскую направленность. 

Е. НАДОРШИН: Честно говоря, я думаю, что это тоже элемент шоу, а репетировать выстраивание новых отношений США будут скорее на Мексике, чем на Китае. И это логично: сначала лучше «откатать программу» на более слабом партнере, и как раз Мексика с этой точки зрения идеальный кандидат, хотя и Китай сейчас не в лучшей своей форме. Но надо понимать, что в любом случае главные события начнутся не сейчас, а когда новая администрация разберется с вопросами безопасности, сформирует экономическую программу, определит, какие действия для нее будут приоритетными и т.д. 

NBJ: Насколько я понимаю, между Китаем и США снова появились идейные разногласия, только линия водораздела проходит теперь не между коммунизмом и капитализмом, а между интеграцией и протекционизмом. И действительно интересно наблюдать за тем, как коммунистический Китай взял на себя роль лидера интеграционных ­процессов.

Е. НАДОРШИН: Это естественно, если учесть, что благополучие китайской экономики в очень большой степени зависит как раз от состояния мировой торговли. Недавняя статистика продемонстрировала неутешительные результаты: показатели внешней торговли Китая весьма нестабильны. Всем известно, что Китай уже не первый год прилагает усилия для перевода своей экономики на рельсы внутреннего спроса, но чтобы сделать это с минимальными потерями, ему необходимо, чтобы мировая торговля пусть не быстро, но росла, и у него была, таким образом, возможность обеспечить себе как можно более мягкий процесс перехода на новый локомотив роста.

NBJ: Итак, Китай – сторонник сохранения нынешнего порядка вещей, а США переходят к политике протекционизма. Какие последствия, с вашей точки зрения, это может иметь для мировой ­торговли?

Е. НАДОРШИН: Однозначно негативные. На мой взгляд, и приход к власти в США новой администрации, придерживающейся подобных взглядов, и Brexit – все это сигналы, свидетельствующие о том, что заканчивается период глобализации. Об этом свидетельствует то, что и в Великобритании, и в США избрали лидеров, ориентированных на защиту интересов собственных стран в ущерб интересам других государств – даже тех из них, с которыми они состоят в союзнических отношениях. Нельзя исключать, что и во Франции по итогам предстоящих выборов к власти может прийти такой же лидер. Это станет трагическим событием для Европейского союза. 

NBJ: Трагическим? Но почему?

Е. НАДОРШИН: Потому что Франция – одна из опорных стран ЕС, и если она выйдет из Евросоюза, как о том говорят сейчас некоторые кандидаты, то вряд ли Германия в одиночку сможет удержать это объединение от развала. Не все нынешние члены захотят объединяться вокруг Германии – как раз поэтому предстоящие президентские выборы во Франции имеют огромное значение. Если все ограничится только Д. Трампом и Brexit, то это будет одна история, а если, скажем, к власти во Франции придет Марин Ле Пен, то совсем другая. Во втором случае мир может стать свидетелем дезинтеграции крупнейшего надстранового образования, а будущее нашего основного торгового партнера в лице ЕС окажется под угрозой. Это неизбежно приведет не просто к замедлению темпов роста (что происходит уже сейчас и получит дополнительное развитие в будущем из-за протекционистской политики, о чем я говорил выше), а к спаду мировой торговли, а значит, и к кризисным явлениям во многих экономиках в разных концах света.

NBJ: Насколько это опасно для России?

Е. НАДОРШИН: Повторю: какими бы ни были наши политические взаимоотношения с ЕС, он был и остается нашим главным торговым партнером. Через его структуры, через товарные и финансовые потоки между ним и нашей страной мы инкорпорированы в мировую экономическую и финансовую структуру. Да, конечно, начиная с 2014 года предпринимаются усилия по переориентации нашей экономики на Восток, но мы по-прежнему очень далеки от того, чтобы считать выход в мировую экономику через Азию полноценным. Чтобы «разворот на Восток» состоялся, понадобится, возможно, не одно десятилетие, и то не факт, что этот разворот будет успешным. 

Опять-таки давайте не будем забывать о поставках нашего сырья: Азия не заменит нам ЕС в этом отношении хотя бы потому, что там нет необходимой инфраструктуры для его передачи и приема, а ее создание потребует инвестиций в сотни миллиардов долларов. 

NBJ: Приведу аргумент экспертов-оптимистов: даже если ЕС распадется, ничто не помешает России заключать двусторонние торгово-экономические соглашения со странами, которые до этого входили в союз.

Е. НАДОРШИН: Да, только экономика этих стран будет падать, даже немецкая экономика, какой бы устойчивой она ни была, окажется, скорее всего, в состоянии рецессии. Еще хуже будут чувствовать себя страны Южной Европы, да и другим странам – членам ЕС в этом случае придется несладко. Так что можно, конечно, со всеми ними заключить по двустороннему соглашению, но спрос с их стороны на российские товары в любом случае резко сократится по той банальной причине, что у них не будет ресурсов для поддержания его на докризисных уровнях. 

NBJ: Выходит странная картина: нам не выгоден распад ЕС, Китаю – тоже, ведь для него Европа – один из главных рынков сбыта продукции. Что же получается – этот распад выгоден США?

Е. НАДОРШИН: Не факт. Катаклизмы и войны обычно не выгодны никому в экономической плоскости, но они периодически происходят, потому что в игру вступают другие факторы и выгода начинает измеряться не только в денежном выражении. Если уж говорить совсем откровенно, то наша страна внесла немалый вклад в то, чтобы приблизить Евросоюз к состоянию, когда его распад выглядит вполне возможным событием.

NBJ: Каким образом?

Е. НАДОРШИН: Россия давит на национальные интересы стран ЕС, поддерживает националистические настроения и партии. С тактической точки зрения это, возможно, казалось оправданным в краткосрочной перспективе, но это совершенно провальная долгосрочная стратегия. Мы же фактически способствуем усугублению проблем нашего главного торгового и финансового партнера – а осознаем ли мы, что для нас это может обернуться таким масштабным кризисом, по сравнению с которым все, что имело место в последние три года, покажется очень мягким испытанием?

NBJ: Вряд ли кто-то у нас всерьез ставил перед собой цель добиться развала ЕС.

Е. НАДОРШИН: Может, именно такой цели никто перед собой не ставил, но сейчас возникает угроза, что как раз такого «успеха» мы можем добиться. 

К сожалению, очень многие поступки мы совершаем ради мимолетной славы и не можем затем капитализировать собственные победы.

NBJ: Но не бывает же так, чтобы большое интеграционное объединение, просуществовавшее не один год и даже не одно десятилетие, перестало существовать только под влиянием внешнего воздействия. 

Е. НАДОРШИН: Бывает так: сначала все разваливается изнутри, а потом возникает внешнее давление, которое ускоряет процесс распада. Разве не так «треснул» СССР после падения цен на нефть?

NBJ: Значит, все-таки проблемы были внутри этого объединения, не так ли?

Е. НАДОРШИН: Да. Остановился экономический рост, естественно, под влиянием этого фактора обострились внутренние противоречия в ЕС. Союз оказался недостаточно однородным в первую очередь с экономической точки зрения, и мы неоднократно видели факты, подтверждающие это. Кризис резко снизил готовность помогать соседям, что очень хорошо было видно по дискуссии северных и южных стран несколько лет тому назад. Но все эти внутренние проблемы он бы мог пережить, если бы они не были дополнены новыми, внешними – Сирия, беженцы, конфликт с Россией, поддержка националистических идей и партий со стороны внешних сил.

Я хотел бы акцентировать ваше внимание еще на одном моменте. Почему так опасен, с моей точки зрения, приход к власти Марин Ле Пен? Не потому, что она сразу же объявит о выходе Франции из ЕС. Ей не надо будет даже делать этого – достаточно будет просто признать Крым российским, и это нанесет по Евросоюзу смертельный удар. Мы не понимаем одного очень важного момента: в основе ЕС лежат не только и не столько экономические договоренности между странами, входящими в него, сколько то, что все они признают базовыми одни и те же международные законы, на основании которых союз и образован. Если одна из стран – членов ЕС, да еще и таких важных, как Франция, забудет о них, то фундамент, на котором базируется «здание» Евросоюза, окажется выдернутым. После этого каждый может верить в то, что ему кажется правильным, и делать все, что он считает нужным, не оглядываясь на своих коллег по ЕС.

NBJ: Давайте теперь поговорим о том, что происходит в самой России. Вы достаточно убедительно рассказали о том, с какими вызовами может столкнуться наша страна в случае распада ЕС, но пока это еще не данность, и многие эксперты говорят, что у нас наметились признаки улучшения экономической ситуации. Вы согласны с ними или у вас другая точка зрения?

Е. НАДОРШИН: Я бы сказал так: острая фаза кризиса у нас прошла в 2009 году.

NBJ: Но речь идет не о кризисе-2008, а о том кризисе, который начался в 2014 году.

Е. НАДОРШИН: А не было никакого кризиса-2014. После окончания той самой острой фазы кризиса, которую мы наблюдали в 2008–2009 годах, у нас был период восстановительного роста. Как только мы достигли докризисного уровня по объему выпускаемой продукции, все сначала резко замедлилось, потом закончилось. В 2013 году российская экономика уже практи­чески не росла.

NBJ: Правильно ли я вас понимаю, вы имеете в виду, что в 2014 году не начался новый кризис, а пришла вторая волна старого?

Е. НАДОРШИН: Да, просто она была осложнена внешним шоком – падением мировых цен на нефть и санкциями, но породили эту волну, конечно же, внутренние проблемы. Мы мягко пережили второе обострение, но впереди у нас, возможно, длительная стагнация, и пока, к сожалению, нет достаточного количества оснований для того, чтобы изменить этот нерадостный прогноз.

NBJ: С вашей точки зрения, никаких проблем, которые породили и кризис-2008, и его вторую волну, не удалось разрешить?

Е. НАДОРШИН: Более того, их никто не пытался и не пытается решить. Если вы посмотрите на все предложения, которые озвучиваются сейчас, то речь идет максимум о косметическом ремонте – здесь подкрутить, там подправить, но общий экономический механизм пытаются оставить без изменения. 

В этом смысле нынешняя ситуация очень напоминает ту, которая сложилась в последние годы существования СССР, когда многие тоже уже понимали, что систему надо менять, но боялись это делать. И это очень печально, потому что отсутствует главное – перспективы улучшения. Некоторые страны, например Япония, оказались способными жить в таком состоянии десятилетиями. А вот что касается России, то у нас вряд ли так получится, к тому же мы располагаем куда меньшими ресурсами как в руках государства, так и в руках большинства населения, чем Япония, – например, уровень бедности в нашей стране гораздо выше, чем там.

NBJ: Зато, если посмотреть на наш банковский сектор, нельзя сказать, что здесь ничего не происходит, и, пожалуй, трудно будет обвинить власти в ­бездействии.

Е. НАДОРШИН: С одной стороны, это действительно так: мы видим, что из системы ежегодно удаляется примерно по сто банков и ужесточаются регулирование и надзор за остающимися игроками.

NBJ: В одном из своих предыдущих интервью нашему изданию вы назвали это «зачисткой банковского леса».

Е. НАДОРШИН: Проблема в том, что эта зачистка тоже происходит поверхностно. Давайте признаем очевидный факт: болен весь наш банковский «лес», а не отдельные его представители. Чтобы исправить ситуацию, надо расчищать балансы финансово-кредитных организаций, а не рубить «гнилые ­деревья». 

NBJ: Но рубить «гнилые» тоже надо, не так ли?

Е. НАДОРШИН: Надо, но это должно быть одной из составляющих лечения, а не единственным лекарством. Что получается в результате? Мы удаляем с поля нежизнеспособных игроков, но ситуация в системе от этого не меняется к лучшему, более того, усугубляется проблема too big to fail – «слишком больших, чтобы упасть». Неважно, сколько у нас банков останется в системе через два-три года, важно, на что они будут способны. Скажу честно: глядя на происходящее в течение последних трех лет, я понимаю, что они не смогут стать локомотивами будущего роста. 

И очень скоро государство уже не сможет более позволить себе такую роскошь – потерять хоть кого-то из крупных игроков – по одной простой причине: у него не будет достаточного объема средств, чтобы выкупить их или купировать последствия их краха.

NBJ: То есть у нас может реализоваться тот же сценарий, что и в Японии, – появятся «банки-зомби»?

Е. НАДОРШИН: Трагизм ситуации заключается в том, что этот сценарий уже реализовался. Конечно, есть свои нюансы, есть отличия, но в целом вы правы: уже сейчас на нашем рынке присутствуют банки, которые принято считать хорошими, тогда как на деле они перегружены плохими долгами и представляют риск для стабильности банковского сектора. И главное, что и эти банки, и другие участники рынка в нынешнем их состоянии не смогут обеспечить условий для возобновления экономического роста в стране. Они просто-напросто к этому не готовы. Со временем ситуация в проблемных нишах, можно сказать, не улучшается. А чем меньше остается банков и чем крупнее становятся оставшиеся игроки, тем сложнее будет процесс возможного оживления и дороже обойдется их удаление.

NBJ: Не так давно была предложена концепция разделения банков на две группы в зависимости от спектра осуществляемых ими операций, в рамках которой предлагается ввести по отношению к ним так называемый пропорциональный надзор. Как вы относитесь к этой идее?

Е. НАДОРШИН: Я думаю, она конструктивна. Действительно, если регулятор не может в полной мере управлять банковской системой и контролировать ее, то лучше выделить в отдельную группу банки, деятельность которых необходимо плотно мониторить, потому что в случае «обрушения» они могут создать слишком много проблем для системы в целом. А некрупные финансовые институты можно жестко не регулировать – даже в случае их ухода с рынка серьезных рисков не возникнет, всегда можно локализовать такие проблемы, «залив» их деньгами. 

На мой взгляд, в принципе сама очистка рынка, которую начал три года назад ЦБ РФ, – это фактически признание регулятора в том, что у него не хватает ни человеческих, ни финансовых, ни административных ресурсов, для того чтобы полноценно мониторить всех участников. Нельзя же всерьез утверждать, что на протяжении многих лет большое число участников нашего финансового сектора занимались предосудительными делами, а регулятор этого не замечал. Замечал, конечно, тем более что все знали о «родовом проклятии»: многие кредитные организации у нас появились в 1990-х годах, когда уровень знаний о банковском деле и профессионализм тех людей, которые их создавали, оставляли желать лучшего. К тому же в силу объективных причин эти банки были ориентированы на получение такой высокой прибыли, которую нормальный банковский бизнес не был способен генерировать.  

NBJ: Но после 1990-х годов пришли 2000-е, когда регулирование начало ужесточаться…

Е. НАДОРШИН: Начало, но недостаточно. ЦБ РФ все же предпочел самоустраниться, хотя как раз в 2000-е годы сложились все условия для того, чтобы расчистить наш «банковский лес», внедрить зерна здоровой конкуренции и устранить то самое «родовое проклятие», о котором я говорил выше. Вместо этого государство стало способствовать созданию и развитию «своих» банков – это, как выяснилось, не привело к оздоровлению рынка, зато плохо сказалось на состоянии конкурентного поля. 

Некрупные игроки оказались перед выбором: либо уходить из бизнеса, либо искать возможности быстро и много заработать. Многие выбрали второй путь, и в результате регулятору все равно пришлось приступить к расчистке, но только в худших экономических условиях и располагая меньшими ресурсами, чем в 2000-х годах. Частные же игроки ему помочь в этом не могут: мы на протяжении уже нескольких лет видим, что частные инвестиции в наш банковский сектор не приходят. Между тем российская экономика зависит от кредитных ресурсов – это уже не 90-е годы. Если деньги не будут доступны по адекватной цене (которая от состояния коммерческих банков зависит не меньше, чем от ЦБ РФ сейчас), то мы действительно будем обречены на долгосрочную стагнацию.

NBJ:  Как раз эта тема – стоимость кредитных ресурсов – периодически оказывается на повестке дня, и Центральный банк РФ объясняет, что именно для снижения этой стоимости надо добиться сокращения показателей инфляции. 

Е. НАДОРШИН: Снижение инфляции – это хорошо и это необходимое условие устойчиво дешевых денег в экономике, но объясните мне, как банк может предоставлять дешевое финансирование физическим и юридическим лицам, если у него баланс на 50% наполнен неработающими активами? Он ведь будет стараться за счет новых кредитов закрыть старые плохие кредиты, не так ли? Поэтому я легко представляю себе ситуацию, когда ключевая ставка ЦБ РФ будет составлять 5%, инфляция – 4%, а ставки по кредитам для рыночных клиентов останутся на нынешнем уровне. Можете не сомневаться в том, что банки приведут весомые аргументы в пользу того, что они вынуждены следовать именно такой кредитной политике, и, более того, они найдут понимание и со стороны регулятора, и со стороны правительства. Поэтому те, кто сейчас надеется, что через несколько лет кредиты будут дешевыми, ошибаются, этого не произойдет, если не будет проведено системное реформирование и экономики, и банковской системы.

NBJ: Печальный прогноз.

Е. НАДОРШИН: Да, но для него есть объективные предпосылки. Смотрите, 2014–2015 годы показали, что мы научились неплохо справляться с различными кризисами, избегая острых социальных потрясений и не только. Но мы не научились восстанавливать свою экономику после того, как заканчиваются острые периоды. Иными словами, купировать проявления проблем мы научились, а бороться с ними, устранять последствия – нет, и в этом смысле мы резко контрастируем со многими странами в мире. В 2008 году, когда начался хорошо известный мировой кризис, США, Польша и другие страны ответили на него ростом производительности труда. У нас же ни тогда этот показатель не улучшился, ни сейчас. 

И это говорит о том, что эффективность наших компаний – неважно, частные они или государственные, – тоже не возросла. А дальше, как по цепочке, мы возвращаемся к тому, о чем говорили выше: как могут быть дешевыми кредиты для неэффективных предприятий с низким уровнем производительности и конкурентоспособности?

NBJ: Теоретически, наверное, могут. 

Е. НАДОРШИН: Теоретически – да, а на практике любой банкир, глядя на такое предприятие, скажет: «С какой стати я должен предоставлять ему дешевое финансирование, если оно неэффективно? Выходит, что я должен проигнорировать этот риск?» Но это же противоречит самим основам банковского бизнеса. Вот и получается замкнутый круг: предприятия не могут доказать свое право получать дешевые кредитные ресурсы, и поэтому они вынуждены привлекать дорогое финансирование. Развить производство на дорогие кредиты они не могут, и в результате экономика нашего государства в целом стагнирует. Вот и получается, что болен у нас не только «банковский лес» – больна вся экономика. А то, что происходит в банковской системе, – это в значительной мере и отражение, и последствие этого заболевания. 

Поделиться:
 

Возврат к списку