Насколько вероятно возобновление экономического роста в России после длительного периода его падения? Какую роль могут сыграть геополити­ческие факторы и каковы сейчас наибо­лее узкие места в мировой эконо­мике? Как меняются бизнес-модели российских банков под воздействием новых вызовов? На эти и другие вопросы в интервью NBJ ответил член совета директоров БИНБАНКА Олег ВЬЮГИН. 

NBJ: Олег Вячеславович, в ходе нашего предыдущего интервью мы с вами говорили о вероятности наступления очередного глобального финансово-экономи­ческого кризиса, и вы тогда сказали, что кризиса пока нет, но тревожные звоночки уже звенят. С тех пор прошел год: как вы считаете, риск возникновения кризиса за это время увеличился или уменьшился? И насколько актуальным он является сейчас?

О. ВЬЮГИН: Звоночки как звенели, так и звенят, но риск возникновения кризиса несколько снизился. Это связано с массированными монетарными атаками на финансовые рынки, проведенными центральными банками стран с развитой экономикой, суть которых состояла в суверенизации частного долга, что позволило улучшить эконо­мические ожидания. В результате в США и странах Евросоюза фиксируется экономический рост. Если говорить о Китае, то здесь ситуация не улучшилась: китайские власти лавируют, пытаясь предотвратить схлопывание кредитного пузыря, а вот что будет дальше...

NBJ: Покажет время?

О. ВЬЮГИН: Да. Наверное, так обычно и бывает: эксперты и экономисты сначала говорят о факторах, которые могут привести к серьезным проблемам, но проблемы не возникают. 

А вот когда все успокаиваются и приходят к выводу, что худшие прогнозы не реализовались, неожиданно наступает кризис. 

NBJ: Раз уж мы заговорили о Китае, то не кажется ли вам, что как раз эта страна оказалась в очень интересной ситуации. Еще месяц назад многие наблюдатели опасались, что со дня на день между КНР и США вспыхнет торговая война, сейчас же складывается впечатление, что ситуация немного разрядилась, но, возможно, это всего лишь иллюзия?

О. ВЬЮГИН: Торговой войны в ее классическом понимании не будет. С моей точки зрения, Дональд Трамп, если так можно сформулировать, питается в этом вопросе вчерашними блюдами. Китай благодаря низкой стоимости факторов производства действительно стал мировой фабрикой, и американские компании перенесли туда часть своих производственных подразделений. США получили поток относительно дешевых товаров и дефицит торгового баланса с Китаем. Но современная ситуация уже иная. 

NBJ: Разве все эти позитивные для Китая факторы не сохранились и по сей день?

О. ВЬЮГИН: Нет. Сейчас стоимость факторов производства в КНР существенно выросла, и иностранные компании уже особенно не вкладываются в создание основных фондов на территории этой страны. Скорее они переориентировались на другие страны Азиатско-Тихо­океанского региона. В этих условиях торговый дисбаланс с Китаем будет сам по себе выравниваться. На что Д. Трампу следовало бы обратить внимание, так это на опасность трансферта в Китай новейших технологий. Китайские компании пытаются завладеть ими через покупку и установление контроля над американскими и европейскими компаниями. И кибершпионаж развивается. Противодействие этому уже не вопрос торговых барьеров и войн. Что же касается обвинений в том, что Китай манипулирует валютным курсом, то это не совсем верно – он просто осуществляет контроль за движением капиталов, причем не тотальный, а достаточно гибкий. На это имеет право любая страна. 

NBJ: Но раз они обвиняют в этом именно КНР, а не любую другую страну, проводящую аналогичную денежно-кредитную политику, значит, они чувствуют какую-то угрозу, исходящую именно от Китая, не так ли?

О. ВЬЮГИН: Конечно, чувствуют. Китай по объемным показателям чуть ли не первая экономика мира, которая к тому же проводит очень четко выстроенную долгосрочную экспансионистскую экономическую политику. Соответственно, у такой экономики в конечном счете и большой военный потенциал. Это совсем другая угроза, не о товарах народного потребления и рабочих местах в США должна идти речь. Как бы Штатам не проиграть КНР в этой конкурентной борьбе.  

NBJ: Если так, то получается, что Дональд Трамп борется не столько с прошлыми ветряными мельницами, сколько с будущими?

О. ВЬЮГИН: Если анализировать его заявления, то все же с прошлыми. Но я бы в принципе не стал придавать большого значения его сырым анти­китайским выпадам: в США достаточно умных экономистов и «тертых» политиков, будем надеяться, что их голос будет услышан. 

NBJ: А если немного пофантазировать и представить себе, что через какое-то время обе стороны все же перейдут к более активным действиям по отношению друг к другу. Какие слабые места при этом есть у Китая и у США?

О. ВЬЮГИН: В потенциальной торговой войне у Китая довольно прочные позиции. Конечно, если американцы примут решение запретить экспорт китайских товаров в США, это нанесет ущерб китайской экономике. Но вы сами понимаете, что вероятность такого развития событий невелика. Можно ввести повышенные тарифы, но при этом надо учитывать, что стоимость аналогичных товаров, произведенных в Америке, может оказаться выше. У потребителей возникнет резонный вопрос: почему мы должны платить больше за то, что раньше стоило дешевле? 

И вообще это действо не принесет США никакой пользы. Еще раз повторю, реальная борьба разворачивается на другом фронте – за человеческий капитал, центры передовых инновационных R&D (от англ. research and development. – Прим. ред.). Та экономика, которая будет лучше других воссоздавать этот капитал и технологии, будет владеть миром. Если послушать, что говорит президент Д. Трамп, то он этого еще не понял.

NBJ: Да и рассчитывать на потребительский патриотизм, наверное, в таких делах не стоит. 

О. ВЬЮГИН: Конечно. При этом нужно отметить еще один момент: Китай успел за последние годы принять достаточно большие объемы инвестиций, освоить ряд инновационных технологий, возможно, не самых передовых, но вполне современных. То есть это уже не та экономически слабая страна, какой КНР была еще несколько десятилетий назад, и свою нынешнюю силу она обрела как раз во многом благодаря политике глобализации. В этом можно было убедиться на недавно прошедшем Давосском форуме, где именно китайский лидер рьяно защищал политику глобализации. А вот в США как раз появились политики, которые считают, что экономика страны из-за процесса глобализации многое потеряла. С моей точки зрения, тезис спорный. Америка всегда заботилась о высокой конкуренции, это и обес­печило ей лидирующее положение в мире. Вот за что надо побороться. Глобализация – это и есть конкурентный вызов. Воссоздание традиционных рабочих мест и возвращение в страну привычных, давно освоенных технологических производств – в этой парадигме цель абсолютно ложная. К тому же цифровая, или четвертая промышленная, революция обещает нам большие потери традиционных рабочих мест. 

NBJ: И что же дальше? Если американская элита считает, что политика глобализации пошла стране во вред, значит ли это, что США обратятся к полностью противоположной ей политике ­изоляционизма?

О. ВЬЮГИН: Это возможно, хотя это будет драматической ошибкой. Что показала история последних нескольких лет? То, что политика глобализации приводит к формированию очень большой диспропорции в доходах. 

В среднем все страны, придерживавшиеся этой политики, стали богаче, но вот внутри этих стран богатства распределялись крайне непропорционально. Богатые еще больше богатели, а бедные если не беднели, то не чувствовали никаких улучшений. И это создало благо­приятную основу для роста популистских настроений не только в США, но и в европейских странах, в чем, собственно говоря, мы сейчас и убеждаемся. Самое худшее, что можно придумать, – это попытаться решить эту проблему с помощью политики ­изоляционизма. 

NBJ: Это еще и вопрос компетенции управляющих элит в этих странах. Выходит, что на протяжении многих лет они игнорировали тенденцию роста той самой диспропорции доходов, о которой вы говорили. 

О. ВЬЮГИН: Да. Элиты действительно немного забылись, и тут как раз можно воздать должное бывшему президенту США Бараку Обаме. Он пытался решить эту проблему, например, с помощью запуска программы Obamacare, которая предусматривала, что малообеспеченные американские граждане смогут получать медицинское обслуживание, оплачивать которое косвенно будут более обеспеченные граждане страны. Кроме того, он пытался заставить американские компании уйти из офшоров с тем, чтобы они платили налоги в США. Результаты оказались противоречивыми. 

NBJ: Наверное, просто не хватило времени довести их до ума?

О. ВЬЮГИН: Скажем так: и времени тоже, а еще, возможно, не хватило жесткости, последовательности и понимания в обществе. И этой ситуацией воспользовался Дональд Трамп во время проведения своей предвыборной кампании. Проблема в том, что, раскритиковав Барака Обаму за его слабость и непоследовательность, он, по сути, не предложил ничего нового, кроме как построить стену с Мексикой и поругаться с Китаем. Но мудрые китайцы не стали с ним ругаться – они предпочли политику увещеваний. 

NBJ: Наверное, невозможно обсуждать проблемы мировой экономики, не обращаясь при этом к ЕС и тем событиям, которые происходят в этом интеграционном союзе. Второй по значимости новостью в прошлом году после избрания Дональда Трампа президентом США был, конечно же, Brexit. Как вы ­считаете, не преувеличено ли значение этого события? Что оно означает для ЕС и что для Великобритании?

О. ВЬЮГИН: Политическая значимость Brexit именно как события очень велика. Для политиков-популистов других стран, входящих в ЕС, и в первую очередь для тех стран, которые готовятся к выборам в этом году, это пример того, как можно дейст­вовать. Если можно так выразиться, нашли брешь в системе. Экономические последствия для обеих сторон до конца пока не просчитаны. Конечно же, это удар по эконо­мической теории глобализма, ведь Евросоюз – это своего рода идеал будущего мира, в котором и люди, и капиталы смогут свободно перемещаться, не будучи стесненными никакими границами. И что мы видим на примере Великобритании? Страна с открытой моделью экономики, с рентной правовой системой, построенной фактически для высококачественного юридического обслуживания инвестиционных сделок, очень привлекательная для жизни людей с деньгами — а промышленность слабеет, люди, которые были заняты в ней, беднеют. Образуется и нарастает та самая диспропорция в доходах, о которой мы уже говорили. При этом приносит свои «плоды» и привлекательность Великобритании в глазах мигрантов: в страну теперь рвутся не только богатые, но и бедные люди, которые, приезжая, начинают отбирать рабочие места у граждан. Ирония судьбы заключается в том, что перед самым референдумом премьер-министру Великобритании удалось договориться с ЕС об ограничении миграции, но дальше был сам референдум с известными результатами.

NBJ: Зато теперь по крайней мере вопрос миграции фактически решен. 

О. ВЬЮГИН: Он и так был решен, а вот как теперь быть с другими вопросами – финансового, инвестиционного и торгового взаимодействия между Великобританией и странами, входящими в ЕС, которое было выгодно для этой страны? Вроде бы Великобритания теперь хочет использовать свои конкурентные преимущества перед ЕС, для того чтобы жить лучше. Но и руководство Евросоюза настроено решительно: если уж развод, то не за наш счет – возводим торговые барьеры, вводим визовый режим и др. Это может осложнить деятельность международных банков и корпораций в Великобритании, поскольку перестанут действовать единые подходы к регулированию и европейский «паспорт» для финансовых организаций.

NBJ: ЕС тоже вряд ли придется легко.

О. ВЬЮГИН: Да, но, как я уже сказал, Евросоюзу удалось за прошедший год если не устранить, то хотя бы минимизировать наиболее острые для себя экономические проблемы, в первую очередь долговую. Вы наверняка помните, как еще год назад популярными были разговоры о том, что греческая проблема снова обострится и что вслед за ней в долговой яме могут оказаться Испания и Португалия. Мы видим теперь, что этого не произошло. 

NBJ: Тем не менее не покидает ощущение, что с ЕС что-то не так – он стал менее устойчивым и предсказуемым.

О. ВЬЮГИН: Европейскому союзу нужно преодолеть нарастающую национально-­популистскую волну, которая стала следствием финансово-экономического кризиса 2008 года. Понятно, что политики охотно на этой волне «катаются», особенно в преддверии выборов. При этом, я думаю, многие понимают, что распад ЕС на отдельные государства, которые введут различные миграционные, финансовые и торговые ограничения по отношению друг к другу, будет тяжелым испытанием для граждан всех этих стран. Надо, чтобы и люди в ЕС, и политики, и чиновники осознали это.

NBJ: Давайте теперь перейдем к России, поскольку у нас и в экономике, и в политике дела обстоят не менее интересно. В начале 2017 года многие стали говорить о том, что наша экономика вышла из кризисного состояния, – причем это утверждают не только те, кто традиционно придерживался достаточно оптимистичных взглядов, но и те, кого всегда было принято считать пессимистами. Каково ваше мнение на этот счет?

О. ВЬЮГИН: Правильнее будет сказать, что мы вышли с территории падения, где наша экономика находилась весь период с начала 2014 года. 

И за это надо сказать большое спасибо нефти – безусловно, этот фактор сыграл очень существенную роль, обеспечив в том числе укрепление курса национальной валюты. Кроме того, большую роль сыграли наши резервные фонды, наличие и использование которых помогло смягчить бюджетную консолидацию. И фактически везение – совпали два момента: резервные фонды были близки к исчерпанию, но тут подоспела нефть, и это позволило нам уйти от необходимости сокращения бюджетных обязательств в 2018 году.

NBJ: С учетом того, что в следующем году предстоят президентские выборы, такое сжатие было бы малоприятным не только с социальной точки зрения.

О. ВЬЮГИН: Да, так что рост котировок нефти до 56–57 долларов за баррель – это действительно своего рода подарок, особенно если учесть, что, хотя бюджет рассчитывался исходя из цены отсечения на уровне 40 долларов за баррель, планировалось задействовать средства Резервного фонда и Фонда национального благосостояния. Очевидно, что при сохранении нынешней ценовой конъюнктуры на мировом рынке нефти у России будет возможность не только выполнять все бюджетные обязательства, но и откладывать немного в резервные фонды. Но дальше возникает самый интригующий вопрос: а что потом? 

NBJ: Вы имеете в виду, насколько велик риск возобновления падения?

О. ВЬЮГИН: Скорее, тут возникает вопрос, переходим ли мы на траекторию роста или же будем топтаться на месте? Я думаю, ответ на него таков: не надо думать, что будет серьезный отскок, те сценарии, которые мы видели после кризиса-1998 или кризиса-2008, не повторятся по одной простой причине – отскакивать нам не на чем. Нефть больше не отскочит, уровень накоплений после сокращения реальных доходов населения низкий, привлечь значимые внешние источники инвестиций тоже пока возможности нет.

NBJ: А с санкциями?

О. ВЬЮГИН: Наличие санкций говорит нам о том, что экономика может только начать «раскручиваться» за счет неких внутренних факторов, к которым в условиях ограниченности доступных ресурсов можно отнести дерегулирование и стимулирование предпринимательской активности.

NBJ: Каким образом?

О. ВЬЮГИН: Например, за счет снижения налогов или за счет ослабления административного давления на мелкий бизнес, демонополизации, равного доступа к госзаказам и др. Но все это вступает в противоречие с сегодняшней парадигмой осуществления властных полномочий и интересов.

NBJ: Вот это звучит более реалистично.

О. ВЬЮГИН: Так что вряд ли удастся пойти по этому пути, по крайней мере до 2019 года. Вообще в нашем обществе нет единой позиции по вопросу, какой модели экономических отношений должна придерживаться Россия. Более того, в обществе наблюдается раскол между сторонниками этатизма (абсолютизации роли государства. – Прим. ред.) и апологии истории и сторонниками присоединения России к западной модели свободного рынка с опорой на конкуренцию и ответственность.

NBJ: Так это вечный спор между западниками и славянофилами.

О. ВЬЮГИН: Возможно, и так. В любом случае чрезмерный этатизм плохо сочетается с эффективной рыночной экономикой. Поэтому насчет какого-либо существенного экономического роста после нашего выхода с территории падения лично у меня есть большие сомнения.

NBJ: В последнее время все более отчетливой становится тенденция укрепления рубля. И тут ситуация склады­вается действительно парадоксальная: всего два года назад все были в ужасе от его девальвации, теперь же все громче звучат голоса тех, кто требует от финансовых властей страны не допустить дальнейшего укрепления национальной валюты. В чем причина этого?

О. ВЬЮГИН: Это вопрос шкурный. В краткосрочном плане это кое-кому выгодно: слабый рубль – защита от относительно дешевого импорта, а значит, это возможность для наших производителей получать более высокую прибыль. Кто же в здравом уме от этого откажется, если мы говорим о бизнесе, который впрямую конкурирует с импортом или работает на ­экспорт?

NBJ: Прислушиваются ли финансовые власти к этим призывам?

О. ВЬЮГИН: Частично – да, но ясности в этой политике нет. По косвенным признаниям представителей финансовых властей, рубль не должен быть слишком слабым, то есть вряд ли он должен быть ниже 60 рублей при условии сохранения нынешних цен на нефть. Но, с другой стороны, есть желание, чтобы он был послабее. Получается, что одна рука тянет в одну сторону, а вторая – в другую. 
До недавнего времени финансирование дефицита бюджета формально осуществлялось за счет средств Резервного фонда, но реально происходило за счет необеспеченной эмиссии. 

В этих условиях Центральный банк РФ не снижал ключевую ставку, поскольку преследовал цель снижения инфляции. Высокая ставка по национальной валюте провоцирует приток «горячих денег» из-за рубежа – спекулянты пытаются играть на арбитраже ставок, высоких по рублю и низких по доллару. Приток «горячих денег» способствует нежелательному укреплению рубля. 

NBJ: Какой-то заколдованный круг получается.

О. ВЬЮГИН: В этом и есть маленький секрет наших монетарных властей.

NBJ: Но Банк России всегда давал понять: инфляция важнее всего. Значит, все-таки больше оснований полагать, что он не будет снижать ключевую ставку?

О. ВЬЮГИН: Скорее всего, так. При нынешней цене на нефть бюджет может обойтись без необеспеченной эмиссии для выполнения обязательств. Поэтому ЦБ РФ будет легче принять решение о снижении ставки, что поможет в текущем году расширить кредитование и поддержит небольшой экономи­ческий рост. Рубль при этом будет достаточно стабильным.

NBJ: Но как раз в этот момент выходит экспортно ориентированное лобби и провозглашает: «Нет – крепкому рублю!»

О. ВЬЮГИН: Выходи не выходи, цена рубля сегодня – это цена нефти, и манипулирование курсом способно только навредить. 

NBJ: А чем, по вашему мнению, можно объяснить то, что в качестве таргета выбран именно четырехпроцентный уровень инфляции? Руководство ЦБ РФ столько раз повторяло за последнее время эту цифру, что она приобрела практически сакральный смысл.

О. ВЬЮГИН: Я думаю, что тут логика простая: в странах с развитой экономикой инфляция обычно составляет 2%, до такого уровня мы, конечно же, еще не доросли. А вот уровень 4% представляется вполне реалистичным, особенно в условиях высоко монополизированной экономики. 

NBJ: Вы сказали, что жесткая денежно-кредитная политика, которую проводит ЦБ РФ, ведет к торможению кредитования. Тогда возникает вопрос: за счет чего же банкам зарабатывать в сложившихся условиях?

О. ВЬЮГИН: Тормозит, но не отменяет. Естественно, банки будут продолжать зарабатывать на кредитовании, и портфели наверняка будут немного подрастать в 2017 году, если, конечно, улучшится экономическая ситуация в стране. И второй источник: банки пытаются сыграть на диджитализации, они создают вокруг себя то, что теперь называется модным термином «эко­системы», – проще говоря, зарабатывают за счет роста комиссионных доходов. Понятно, что поймать эту волну удастся не всем, и очевидно, что маржа у банков будет небольшой. Но многие участники рынка уже перестроили свои модели бизнеса. Конечно, и в этом случае главными бенефициарами оказываются крупнейшие банки, но тут уже кого-либо обвинять бессмысленно – такова жизнь. Естественно, что они обслуживают большие клиентские потоки. 

NBJ: А те, кто не перестроился, выбывают с рынка, плюс к этому работу по «очистке» рынка продолжает и ЦБ РФ. По вашему мнению, сколько времени еще может занять процесс удаления нежизнеспособных и/или недобро­совестных банков из системы?

О. ВЬЮГИН: Безусловно, какое-то время он еще продлится. Его приостановление возможно только в том случае, если экономика вдруг начнет расти быстрыми темпами и будет происходить быстрое расширение потребительских и инвестиционных рынков. У банков тогда будет больше возможностей зарабатывать – но мы с вами уже говорили о том, что предпосылок для перехода на траекторию быстрого роста не наблюдается. А коль скоро так, то регулятору волей-неволей придется удалять с рынка тех, кто не справился с текущими вызовами. Сегодня Центральный банк РФ действует достаточно умеренно: то есть в подавляющем большинстве случаев он отзывает лицензии уже после того, как у банка возникли очевидные проблемы. 

NBJ: Интересно, почему?

О. ВЬЮГИН: Скорее всего, потому что прежняя модель санации себя исчерпала и систему санации ждут серьезные преобразования. По-видимому, будет выбрана модель санации, аналогичная той, которая применялась в развитых странах во время кризиса 2008–2009 годов. Государство (в данном случае в лице ЦБ РФ) берет на себя обязательства проблемных банков и управление ими, акционеры частично или полностью теряют свои вложения в капитал. Такая модель позволит без потрясений оздоровлять финансово-кредитные организации за счет фондов Центрального банка РФ с возможностью продажи банков обратно в рынок по завершении процесса оздоровления.

NBJ: И в чем разница? Раньше функции государственного оздоровления брало на себя АСВ.

О. ВЬЮГИН: Не совсем так. Прежняя модель санации подразумевала, что АСВ забирает проблемный банк, находит для него санаторов среди других банков и передает им данный банк для оздоровления вместе с финансированием. Этот механизм больше не работает в силу объективных причин: больше нет санаторов, плюс к этому данный механизм оказался слишком затратным и, похоже, не очень эффективным. Поэтому пришли к единственно правильному решению: санацией должен заниматься специальный институт.

NBJ: Тут ситуация тоже наверняка ­неоднозначна.

О. ВЬЮГИН: Да, но это лучший из возможных вариантов. Существует, конечно, риск, связанный с эффективностью организации и результативностью этой модели санации. Кроме того, надо понимать, что это в определенной степени развяжет руки ЦБ РФ.

NBJ: Вряд ли можно сказать, что сейчас у регулятора сильно связаны руки.

О. ВЬЮГИН: Развяжет в том смысле, что сейчас ЦБ РФ принимает решение об отзыве лицензии у банка с учетом неизбежных последствий в виде выплат по всем обязательствам перед частными лицами и выплат, по крайней мере, по части обязательств перед юридическими лицами. В случае санации эти последствия минимизируются: банк продолжает работать так же, как и раньше, просто его плохие активы отделяются и отправляются в АСВ. Иными словами, принимать решение об отправке того или иного банка на санацию будет проще, чем решение об отзыве у него лицензии.

NBJ: А что вы думаете о введении «про­порционального ­надзора»?

О. ВЬЮГИН: В принципе, здесь прослеживается операционный интерес – так ЦБ РФ будет проще контролировать деятельность банков, особенно небольших финансово-кредитных огранизаций и особенно с точки зрения выполнения № 115-ФЗ (Федеральный закон «О противодействии легализации (отмыванию) доходов, полученных преступным путем, и финансированию терроризма». – Прим. ред.). Малым и средним банкам в обмен на их отказ от трансграничных операций будут предоставлены послабления с точки зрения выполнения нормативов. Но мы должны понимать, что это не очень поможет банкам, если рынки продолжат схлопываться, – рано или поздно они снова столкнутся с тем, что не смогут выполнять даже льготных нормативов. Также можно рассчитывать на то, что Центральному банку РФ будет легче контролировать риски банковского сектора в целом.

NBJ: По словам руководства ЦБ РФ, само по себе введение пропорционального надзора – это один из шагов в контексте перехода от формального надзора к мотивированному суждению.

О. ВЬЮГИН: Такой аспект, как мотивированное суждение, неформализованно уже применяется ЦБ РФ, да и не только им – фактически оно используется и банками при классификации выданных им/ими кредитов. В принципе, есть еще такой вариант, как оценка качества активов и капитала банка по МСФО. Именно здесь присутствует мотивированное суждение, которое выносят профессионально подготовленные специалисты.

NBJ: И вот тут с учетом наших реалий возникает явная проблема.

О. ВЬЮГИН: Решение этой проблемы уже найдено: будет создана профильная СРО с последующим внимательным включением в эту организацию аудиторских компаний. Плюс к этому, я думаю, у ЦБ РФ есть еще идеи, как контролировать качество работы аудиторов. 

NBJ: В заключение нашей беседы поделитесь, пожалуйста, своим прогнозом относительно развития российской экономики и банковской системы в 2017 году.

О. ВЬЮГИН: Как я уже сказал, большого отскока не будет. И, конечно же, многое будет зависеть от того, удастся ли решить наиболее острые геополитические проблемы, оказывающие влияние на экономику нашей страны. Внут­реннему импульсу, по крайней мере до наступления 2019 года, возникнуть неоткуда. Что же касается банков, то я уверен, что они будут рассматривать любую возможность получения дохода с приемлемым риском. Речь идет не столько о том, что они перейдут к абсолютно новым моделям развития, сколько о том, что ценность капитала станет существенно выше. Нельзя ставить на кон последние крохи капитала, не зная, что ждет впереди.