Аналитика и комментарии

19 июня 2016

промедление подобно поражению

Российская экономика, как признают многие эксперты, достигла состояния  stand-by – неустойчивого равновесия. Но придет ли ему на смену период роста? Насколько эффективно работают антикризисные правительственные программы и насколько соответствует текущему моменту денежно-кредитная политика, проводимая Центральным банком РФ? На эти и другие вопросы ответил в интервью NBJ первый заместитель председателя Комитета Совета Федерации по экономической политике Сергей КАЛАШНИКОВ.

NBJ: Сергей Вячеславович, как в целом Вы оцениваете нынешнюю ситуацию в нашей экономике и какие проблемы и вызовы представляются Вам сейчас наиболее острыми и требующими незамедлительной реакции?

С. КАЛАШНИКОВ: На мой взгляд, главный вызов – в том, что сейчас абсолютно все, и главным образом правительство, резко занижают планку тех экономических проблем, которые присутствуют на сегодняшний день. Мотивация тех, кто это делает, понятна: они не хотят создавать напряжение на фондовом и валютном рынке, и, конечно же, они, если мы говорим о правительственных чиновниках, хотели бы выглядеть более эффективными управленцами, чем они есть на самом деле. 

NBJ: Но если такое занижение действительно присутствует, то хорошего тут мало, не так ли?

С. КАЛАШНИКОВ: Конечно. Это опасно, потому что недооценка остроты экономических проблем ведет к отказу от принятия тех неотложных мер, которые сейчас очень актуальны. И в любом случае мысль о том, что можно затаиться и переждать, абсолютно неадекватна. Наверное, живи мы в средние века, с такой политикой можно было бы смириться, но беда в том, что весь остальной мир не ждет – он идет к новому экономическому укладу, достаточно успешно преодолевая те вызовы, которые возникли в XXI веке. А мы надеемся, что все само собой как-нибудь урегулируется, прольется манна небесная, снимут санкции, вернутся высокие цены на нефть – и мы снова заживем так, как жили предыдущие 15 лет. 

NBJ: Вы считаете такой вариант развития событий совершенно исключенным?

С. КАЛАШНИКОВ: Поймите правильно: предыдущие 15 лет мы жили хорошо не потому, что была дорогая нефть, – нефтяные сверхдоходы мы успешно «проедали» в разных формах. Наше тогдашнее благополучие объяснялось тем, что правительство Примакова-Маслюкова, несмотря на очень короткий период своего существования, дало мощный толчок нашей промышленности, эффективно используя «инфляционный момент». 

NBJ: Этот толчок размером в полгода мог обеспечить такие результаты?

С. КАЛАШНИКОВ: Да. Другое дело, что хватило его не на все 15 лет, а до 2008 года. И тут я, наверное, тоже скажу то, о чем мало кто говорит: кризис, произошедший восемь лет назад, был связан не с обрушением ипотеки subprime в США или с воздействием каких-либо иных внешних негативных факторов. Это был наш, «родной» внутренний кризис. Да, из-за происходившего в США несколько обострились долговые проблемы у наших компаний, но это было одним из следствий, а не причиной того, что мы видели. 

NBJ: Если это так, то почему промышленность перестала двигаться под влиянием того толчка, о котором Вы сказали выше?

С. КАЛАШНИКОВ: А Вы помните, как лечили кризис осенью 1998 года? Устранили сжатие денежной массы, агрегата М2, и вбросили в экономику кучу денег, максимально использовали преференции промышленности от инфляции. Прямо скажем, сделано это было не очень рационально, но тем не менее экономика поднялась. А в 2013 году мы попали в стагнационную полосу…

NBJ: Потому что снова сжали денежную массу?

С. КАЛАШНИКОВ: Не только поэтому. Объем денежной массы – это макроэкономический показатель, оказывающий влияние на потребительский спрос в стране. То, что потребительский спрос является мощным фактором для нашей экономики, совершенно очевидно. И как раз поэтому мне непонятна гордость руководителей Центрального банка по поводу того, что им удается таргетировать инфляцию и за счет применения инструментов денежно-кредитной политики избегать роста цен на товары и услуги. Цены не растут не потому, что эти инструменты применяются, а потому, что потребительский спрос падает! Люди перестают покупать, и, конечно же, инфляция идет на спад. В чем здесь заслуга ЦБ? Да и вообще, честно признаюсь, что моя позиция такова: ЦБ в принципе не должен этим заниматься. 

NBJ: Не должен заниматься таргетированием инфляции? Но это же одна из его основных функций. 

С. КАЛАШНИКОВ: Вы заблуждаетесь. По Конституции, Центральный банк России – независимый институт, который определяет равновесность и крепость национальной денежной единицы, то есть рубля. Вот в чем его основная задача! А для управления процессами, идущими в экономике, и регулирования инфляции у нас есть Министерство экономического развития и Министерство финансов. Получается, что ЦБ свою главную функцию не выполняет и вместо этого утверждает: зато с инфляцией у него все замечательно получается. По моему убеждению, тут налицо не только подмена понятий, но и подмена задач и функций.

NBJ: Сергей Вячеславович, Вы сказали, что мир движется к новому экономическому укладу. Поясните, пожалуйста, что Вы имеете в виду, какими могут быть черты этого нового уклада и, главное, почему, с Вашей точки зрения, Россия в него не вписывается?

С. КАЛАШНИКОВ: Если коротко, то надо понимать, что до сих пор мы всегда обрабатывали материю и экономические уклады менялись в зависимости от того, какие изменения с точки зрения энергии, инструментария или технологий вносились в этот самый процесс обработки. Сейчас же речь идет об обработке совсем иной природы – информации. 
Если мы переведем это на финансовый язык, то что получится? Есть базовые отрасли промышленности с устоявшейся нормой прибыли на уровне 5–10%. Инвесторы привыкли вкладывать средства в их развитие и получать отдачу, которой они до недавнего времени были вполне довольны. Но наряду с этими «старыми» отраслями появляются новые, которые имеют дело, как я сказал выше, не с обработкой материи, а с обработкой информации. И норма прибыли здесь – от 30% до 70%. Что делает капитал, видя это?

NBJ: Бежит туда, где выше рентабельность производства.

С. КАЛАШНИКОВ: Совершенно верно, и эту закономерность сформулировали еще классики экономики. В результате основные отрасли промышленности сокращаются и возникают свободные средства, что приводит к появлению на рынках финансовых пузырей. Почему так происходит? Потому что новых отраслей пока мало, они не способны – во всяком случае, пока – переварить все свободные деньги. Но это не должно нас слишком сильно расстраивать: процесс идет, потихоньку новых отраслей будет становиться все больше и больше, и сами они будут становиться более финансово емкими. 

Если мы это понимаем, то неизбежно возникает вопрос: в чем заключается главная задача государства в ситуации, когда мировая экономика совершает переход от одного уклада, для которого была характерна обработка материи, к другому укладу, для которого характерна обработка информации? В том, чтобы создавать коридоры развития, условия для того, чтобы высокотехнологичные производства поглощали как можно больше средств и развивались. Ну а дальше мы уже переходим к перечислению конкретных шагов и мер: налоговые льготы, кредитные льготы, финансирование стартапов….

NBJ: Последним точно должно заниматься государство, потому что банки это делать не будут. Слишком рискованный бизнес.

С. КАЛАШНИКОВ: Совершенно согласен с Вами. Именно поэтому я и говорю, что поддержка таких проектов, их финансирование, причем долгосрочное, должно быть приоритетом и задачей государства. 

NBJ: Итак, одна из проблем – не создаются денежные коридоры…

С. КАЛАШНИКОВ: Самое главное и самое печальное, что в других странах мира эта проблема либо уже решена, либо успешно решается. А современный мир таков, что ни одна страна не может в своем экономическом развитии остановиться и подождать, пока улучшатся внешние условия или изменится что-либо еще. Пока она будет ждать, остальные страны уйдут далеко вперед, а эта страна сначала будет мечтать о том, чтобы догнать США, потом – Швецию, потом – Аргентину и т.д. Идет экономический передел мира, и ты здесь либо получишь свою долю, либо останешься на обочине без каких-либо шансов догнать своих геополитических конкурентов. 

NBJ: Печальную картину Вы рисуете…

С. КАЛАШНИКОВ: А это как раз возвращает нас к тому, с чего мы начали наш разговор: надо уметь видеть проблему не в приукрашенном виде, не надеясь, что она сама собой как-нибудь урегулируется, а такой, какая она есть. Мы недостаточно финансируем НИОКР – а в США расходы на финансирование этих организаций составляют существенную долю в ежегодном федеральном бюджете. Мы выходим за заимствованиями на внешние рынки капитала и вкладываем полученные средства в неэффективные, даже не инфраструктурные, а параинфраструктурные проекты. 

Колоссальные деньги расходуются на различные проекты, которые внешне были прекрасными, но они не были рассчитаны на долгосрочные перспективы и расписывались без учета геополитических рисков. 

Этот перечень можно продолжать дальше, но главное, пожалуй, даже не в этом. Вопреки расхожему убеждению, у нас в стране есть деньги, и их достаточно, чтобы обеспечить нормальное, соответствующее современным вызовам развитие нашей экономики. Но у нас нет системы внутреннего финансирования, потому что мы создали спекулятивную экономику, а для такой модели вполне подходит нынешняя финансово-кредитная система…

NBJ: Которая, если я Вас сейчас правильно понимаю, также является спекулятивной.

С. КАЛАШНИКОВ: Да, и более того, это локомотив спекулятивной экономики. В нашей экономической и финансовой системе деньги стали товаром – не эквивалентом стоимости, а именно товаром. 

NBJ: Так это не только у нас – это, как мне представляется, общая черта для современной модели мировой экономики. Было бы иначе – не надулся бы такой пузырь деривативов на финансовом рынке США восемь лет назад.

С. КАЛАШНИКОВ: Там это были игры финансистов. У нас же проблема в том, что в эти игры втянуто государство – например, через банки, в капитале которых оно участвует. 

NBJ: То есть Вы предлагаете изменить саму модель банковской системы, ликвидировать ее двухуровневый характер, когда есть частные организации и есть те, кого мы относим к категории «банки с госучастием»?

С. КАЛАШНИКОВ: Знаете, в том, что государство отпускает из своих рук банки в последнюю очередь, нет чего-то сугубо российского. В целом ряде государств наблюдались точно такие же процессы – более того, в кризисные периоды идет прямо противоположная тенденция к огосударствлению банковской системы. Но в таких случаях надо четко артикулировать: если банк N – это банк с госучастием, то он должен решать задачи, которые возлагает на него главный акционер в лице государства. 

А что мы видим у нас? Эти организации пущены на самотек, они в большинстве случаев ведут себя как стандартные рыночные игроки, занимаются личным обогащением и вспоминают о своей государственной принадлежности только тогда, когда необходимо получить дополнительное финансирование. При этом инвестиционных банков, которые сейчас как раз крайне необходимы, у нас нет. И все имеющиеся организации, независимо от формы собственности, от участия или неучастия в капитале государства, занимаются, по сути, одним и тем же – спекуляцией на биржах. А потом мы удивляемся, почему так плохо дела обстоят с финансированием реального сектора экономики. 

NBJ: Но вы же лучше меня знаете, что в каждый кризис государство предоставляет ряду банков помощь, которая, как надеется государство, будет использована для активизации кредитования компаний реального сектора. Но каждый раз мы с определенным временным лагом видим, что на валютный рынок выливаются дополнительные средства и падает курс рубля по отношению к доллару и евро. Складывается впечатление, что это бесполезная политика, и даже не просто бесполезная, а крайне вредная.

С. КАЛАШНИКОВ: Тут дело не в порочности этой политики, а в отсутствии должной системы контроля за средствами, полученными в рамках различных программ государственной поддержки банковского сектора. Вы серьезно думаете, что в современном мире такая уж неразрешимая проблема «окрасить» каждый рубль государственного кредита и проследить его дальнейший путь? Но никто же этим не занимается, судя по всему, Центральный банк этот вопрос не интересует. Ну и, как говорится, имеем то, что имеем. 

NBJ: Зато уже сейчас очевидно, что скоро мы будем иметь существенно меньше банков, чем сейчас. Во всяком случае, такое впечатление складывается, когда смотришь на статистику отозванных в 2015 году лицензий.

С. КАЛАШНИКОВ: Да, к сожалению, это результат той политики, которую проводит регулятор. Мы все в курсе, что для оздоровления проблемных банков есть простой и ясный механизм санации, при котором в банк «заходит» уполномоченный ЦБ и он своими действиями, фактически полностью переключив на себя управление, сохраняет актив. У нас же этот механизм действует со следующими поправками: офицер ЦБ действительно заходит в банк, но не для того, чтобы его спасти, а для того, чтобы его «похоронить». Мое мнение: это не действия и решения конкретных людей, а результат политики ЦБ РФ. 

NBJ: Ну а если те банки, которые закрывают решением Комитета банковского надзора в ЦБ РФ, реально нежизнеспособны?

С. КАЛАШНИКОВ: И таких у нас от 100 до 120 в год? Извините, но такое можно объяснить либо полным отсутствием контроля регуляторов за действиями топ-менеджеров и собственников банковских организаций, либо тем, что мы являемся свидетелями проведения осознанной политики, направленной на сокращение численности банков на национальном финансовом рынке. 

NBJ: Руководители ЦБ регулярно отрицают наличие у них таких планов. Но предположим, что в силу следования ему или в силу иных причин на рынке действительно останется ограниченное число банков. Очень ли плохо, по Вашему мнению, это будет для экономики? Я так формулирую вопрос потому, что как раз по этому поводу есть разные, зачастую даже диаметрально противоположные мнения.

С. КАЛАШНИКОВ: Здесь мы подходим к очень важному вопросу – доступности банковских инструментов. Думаю, для всех очевидно, что в любом населенном пункте эти инструменты должны быть доступными для людей. Само развитие банковской системы – это гарантия, что существует почва для развития бизнеса, без денег он просто не может расти, и с этой точки зрения, конечно, должно быть много банков, во всяком случае в такой стране, как Россия. 

Но у этой медали, как обычно, две стороны: у нас создана настолько разветвленная и настолько неэффективно управляемая система, что, честно говоря, бизнесу ни жарко ни холодно, есть в населенном пункте, где он работает, банки или нет. Кредиты у всех стандартные, ставки приблизительно равные, доступности – ноль. Вот и получается, что банки нам нужны, а такая банковская система, как сейчас, не нужна. И с этим надо что-то делать.

NBJ: Давайте «под занавес» затронем еще тему деофшоризации нашей экономики или возвращения капиталов в страну. Подразумевалось, что это тоже политика или, точнее, стратегия, выбранная государством. Дала ли она результаты, возвращаются ли капиталы?

С. КАЛАШНИКОВ: Нет. И причина проста: капиталы бегут из нашей страны в другие государства не потому, что там налоги ниже, чем у нас. Это, конечно, тоже аргумент, но отнюдь не самый весомый. Главный стимул для бегства – в том, что бизнес не верит в последовательность проводимой политики, в то, что завтра она не развернется на 180 градусов и что активы, находящиеся на территории нашей страны, не окажутся под угрозой ареста. Люди ищут безопасности, а не налоговых льгот, а если безопасность не гарантирована, то нет смысла рассказывать бизнесменам, какие еще позитивные налоговые новации мы готовы принять и какие изменения в практику налогообложения внести. Бизнес выслушает наши речи, но сделает те же выводы, что и обычно: надо уводить активы. Чтобы изменить это отношение, нам тоже необходимо переходить от обычной нашей политики латания дыр к системному подходу. 

беседовала Анастасия Скогорева
Поделиться:
 

Возврат к списку