Ситуация в российской банковской сфере и в экономике нашей страны в целом продолжает оставаться напряженной: курс рубля снижается параллельно с удешевлением нефти, многие финансово-кредитные организации испытывают проблемы с капиталом и с ликвидностью. Да и на мировых финансовых рынках ситуация оставляет желать лучшего – во всяком случае, начало года сулит их участникам мало хорошего. О том, в чем причины резких скачков ключевых фондовых индексов, о последствиях замедления темпов роста ВВП в Китае и о том, как экономика России справляется с многочисленными проблемами, как внутренними, так и внешними, рассказал в интервью NBJ главный экономист ПФ «Капитал» Евгений НАДОРШИН. 

NBJ: Евгений Равхатович, начало этого года ознаменовалось практически одновременным падением всех ведущих фондовых индексов. С чем, по Вашему мнению, связана подобная динамика и чем объясняется, с одной стороны, удешевление китайских акций, а с другой стороны, падение котировок ценных бумаг на американских биржевых площадках?

Е. НАДОРШИН: На самом деле, тут есть связь, и она налицо: инвесторы сокращают свои вложения в рискованные активы, и это сказывается как на динамике китайских фондовых индексов, так и на динамике индексов Dow Jones, S&P и Nasdaq. Впрочем, было бы несправедливым сказать, что речь в данном случае идет исключительно о США и Китае. Подобная тенденция характерна практически для всех фондовых рынков, и в Европе мы наблюдаем точно такие же процессы. Инвесторы «бегут в качество». Как я уже сказал, они сбрасывают те активы, которые относятся к категории рискованных, и перекладывают средства в наиболее надежные активы – в первую очередь, конечно, в гособлигации и похожие на них финансовые инструменты. 

NBJ: Тем не менее в Китае эта тенденция является наиболее заметной и, если можно так выразиться, выпуклой. Это же не случайность?

Е. НАДОРШИН: Нет. Китай в 2015 году характеризовался как развивающийся рынок с самым большим оттоком капитала: за месяц из страны уходило в среднем немногим менее 100 млрд долларов. По результатам января 2016 года мы можем сделать вывод, что эта тенденция сохраняется. Основная причина происходящего – в том, что экономика КНР не растет прежними темпами. Дошло  даже до того, что звучат заявления, что она вообще больше не растет. Официальная статистика этого не подтверждает, большинство экспертов с такими апокалиптическими утверждениями не согласны, но… 

NBJ: Но все признают, что замедление темпов роста ВВП в Китае налицо?

Е. НАДОРШИН: Да. И это приводит к тому, к чему приводит всегда в подобных случаях: инвесторы стремятся избавиться от наиболее рискованных активов, приобретенных ими в период бурного роста рынка.  

NBJ: Хорошо, почему так происходит в Китае, понятно, но почему то же самое мы видим в США? Разве там есть основания ожидать замедления темпов экономического роста?

Е. НАДОРШИН: Да. Во всяком случае, инвесторы исходят из того, что американская экономика не продемонстрирует в 2016 году тех темпов роста, которых от нее ожидали. Это хорошо видно по косвенным признакам. Если еще в прошлом году многие аналитики говорили о том, что на протяжении 2016 года ФРС США три или четыре раза повысит процентную ставку, то теперь консенсус таков: Федеральная Резервная Система больше ни разу ее не повысит в течение этого года.

NBJ: А Европа?

Е. НАДОРШИН: Там очень похожая ситуация. Страны-лидеры Европы испытывают серьезные проблемы. При этом все больше звучат голоса в пользу того, что даже дешевый евро уже не может обеспечить условия для относительно быстрых темпов роста европейской экономики. 

NBJ: Иными словами, с темпами роста в этом году у всех не слава богу?

Е. НАДОРШИН: Да. Возможно, лучом света в этом контексте станет Индия – от нее как раз эксперты ждут позитивных новостей. Но надо понимать, что даже если лучшие надежды оправдаются и экономика Индии продолжит расти, то это никак не компенсирует замедление экономики Китая. Индийская и китайская экономики несопоставимы по размерам, так что в этом случае минус на плюс точно не даст ноль. В мировом ландшафте экономический рост Индии ничего не изменит.

NBJ: Получается, у мировой экономики просто-напросто нет локомотива? Был Китай, да весь вышел?

Е. НАДОРШИН: К сожалению, это так. И надо понимать, что для России ситуация, которая складывается в мировой экономике, чревата двойным ударом. Во-первых, как я уже сказал, налицо общая тенденция к бегству инвесторов из рискованных активов, значит, из российских акций и облигаций тоже. И во-вторых, замедление темпов мировой экономики неизбежно сказывается на динамике цен на сырьевые товары. Собственно говоря, мы видим это по ситуации на нефтяном рынке. Сколько было попыток поднять цены на черное золото, но все они оказывались провальными. После небольшого скачка вверх котировки нефтяных контрактов снова проваливались вниз. 

NBJ: Логично, если учесть, что в условиях замедления темпов роста мировой экономики сокращается ожидаемый спрос на сырье, а предложение...

Е. НАДОРШИН: А предложение может еще и увеличиться в этом году, потому что Россия и ряд стран ОПЕК наверняка в этом году постараются нарастить объемы добычи. И представьте себе, какой разрыв в этом случае может образоваться между спросом и предложением, если китайская экономика действительно будет замедляться, причем более быстрыми темпами, чем это прогнозируется сейчас. Не хотелось бы быть пророком, и уж тем более не хотелось бы называть каких-то точных цифр, но, скажем так, при подобном раскладе цена на нефть может быть любой выше нуля. 

NBJ: То есть даже ниже, чем сейчас?

Е. НАДОРШИН: Да. 

NBJ: Но ОПЕК, казалось бы, подает сигналы, что она готова изменить свою позицию, то есть принять некое согласованное решение о сокращении объемов добычи и поставок нефти.

Е. НАДОРШИН: Подобные сигналы подают отдельные министры нефтяной промышленности отдельных стран ОПЕК. Такие разрозненные заявления не стоит воспринимать как нечто серьезное, учитывая то, насколько противоречат друг другу интересы стран – экспортеров черного золота. Вот, например, что наша страна может предложить ОПЕК, если она, с одной стороны, планирует в этом году увеличить объем добычи нефти, а с другой, спрос на нефтепродукты внутри страны падает? Ясное дело, что излишки будут выбрасываться на внешние рынки, и не надо быть Нострадамусом, чтобы понять, как это будет влиять на динамику мировых цен на нефть, с одной стороны, и на поведение стран – членов ОПЕК, с другой. 

NBJ: Но речь, насколько я понимаю, идет о том, чтобы снизить объем добычи нефти не прямо сейчас, а, например, со следующего года.

Е. НАДОРШИН: А это и так неизбежно произойдет – в нашем случае, например, поскольку сейчас бурение в нашей стране идет на действующих месторождениях, на скважинах с высоким дебетом, и эти месторождения эксплуатируются настолько интенсивно, что уже в ближайшем будущем часть запасов там станет неизвлекаемой. Это весьма вероятный сценарий для 
2017-го, максимум 2018 года, и я уверен, что заинтересованные люди в ОПЕК прекрасно об этом осведомлены. Так о чем тогда говорить, какие предложения мы можем сделать странам – членам картеля?

NBJ: Кроме того, уже в этом году со своими поставками черного золота на сцену может выйти Иран…

Е. НАДОРШИН: Не может, а выйдет, причем обязательно. Ему надо продать ту нефть, которую он уже выкачал и приготовил для продажи. Не только для того, чтобы поддержать приемлемый уровень жизни внутри страны, но и для того, чтобы профинансировать свои геополитические амбиции, в частности участие в сирийском конфликте. Мы же видим, что происходит: Иран, судя по той информации, которой пестрят СМИ, использует свои вооруженные силы в операции в этой стране, включая наземные отряды добровольцев. Соответственно, для него эта операция становится дорогостоящей, возможно даже дороже той, которую сейчас проводят ВКС России.

NBJ: Но у Ирана вот-вот будут разморожены на счетах порядка 100 млрд долларов? 

Е. НАДОРШИН: И что? Было бы наивным полагать, что он спит и видит, как бы вбухать их в сирийскую войну или, скажем, на поддержку восставших в Йемене. Ему нужны деньги – и на те цели, которые я описал выше, и на решение достаточно острых внутренних проблем. Поэтому его возвращение на мировой рынок нефти неизбежно, и очевидно, что этот факт будет давить на рынок и психологически, и физически, за счет новых объемов топлива.

NBJ: Знаете, что вызывает удивление? Обычно, когда на Ближнем Востоке начинаются локальные конфликты, цены на нефть демонстрируют тенденцию к повышению. Мы видели это во время войны между Ираном и Ираком, во время «Бури в пустыне» и т.д. А сейчас эти самые локальные конфликты фактически превращаются в полномасштабную войну всех со всеми, а котировки нефтяных контрактов падают до рекордных минимумов за последние десять лет. Почему же не срабатывает привычная концепция – раз есть война, то нефть дорога?

Е. НАДОРШИН: Потому, что обычно котировки нефтяных контрактов в подобных случаях гонят вверх опасения: как бы в результате военных действий не оказались поврежденными те или иные месторождения, буровые установки, трубопроводы и т.д. В Сирии значимых месторождений нет, и с точки зрения добычи нефти ее можно проигнорировать. Это во-первых. А во-вторых, мы видим: кто бы ни контролировал те или иные месторождения и буровые установки, любой их нынешний хозяин не разрушает инфраструктуру, а эксплуатирует ее. В общем, в регионе идет непривычная для него война, при которой все противоборствующие стороны и даже ИГИЛ, который в данном вопросе ведет себя как некий аналог государства, берегут нефть как зеницу ока.

NBJ: Наверное, это вполне объяснимо: кушать всем хочется, а уж тем более всем хочется победить, что невозможно без приобретения оружия и содержания живой силы.

Е. НАДОРШИН: В том-то и дело. Всем участникам конфликта жизненно нужны деньги, которые они получают за счет продажи нефти. Поэтому с точки зрения динамики котировок нефтяных контрактов совершенно неважно, победит ли ИГИЛ, или правительство Сирии, или умеренная оппозиция, или стоящие за всеми этими группировками враждующие третьи силы. Единственное, что может произойти в случае победы одной из сторон, – эксплуатация нефтяных месторождений несколько замедлится, она станет более аккуратной, потому что их хозяева будут чувствовать себя спокойнее и увереннее, чем сейчас.

NBJ: Понятно, ничего особо хорошего с точки зрения дальнейшей динамики цен на нефть нам ожидать в этом году не приходится. А если вернуться к состоянию мировой экономики в целом, можно ли, по Вашему мнению, сделать вывод, что она вступает в период нового кризиса – раз замедляются и экономика Китая, и экономика США, и экономика Европейского союза…

Е. НАДОРШИН: Это не новый кризис, а продолжение того, который начался еще в 2007–2008 годах. Проблемы, с которыми сталкиваются сейчас большинство стран мира и в первую очередь страны с развивающейся экономикой, – это те самые проблемы, которые породили кризис-2008. Они просто-напросто не были решены, и это очень хорошо видно на примере России. Я думаю, никто не будет оспаривать тот факт, что прежняя модель экономического роста за счет увеличения внутреннего потребления и продажи сырья на внешние рынки нисколько не была модернизирована. Как только прошла острая фаза кризиса 2008–2009 годов, мы вернулись к ней, как будто ничего не произошло. Иными словами, локомотив ехал по прежнему пути, но вдруг у него закончилось топливо – вот как раз та ситуация, в которой мы оказались сейчас, а подъем в этом месте крутой…

NBJ: Это у нас. А у США, Китая и многих других стран?

Е. НАДОРШИН: У них несколько иные истории, но в целом и там многие проблемы, породившие кризис-2008, не были решены. И главное, что не было найдено, – это новые драйверы роста. Понимаете, одно дело, если происходит, скажем, технологическая революция: полностью обновляются и средства производства, на это нужен капитал, модель развития становится иной. Сейчас ничего подобного не наблюдается ни в США ни в какой-либо иной известной мне экономике развитого мира. Результат налицо: люди и там, и там, и в других странах начинают отдавать предпочтение сберегательной, а не потребительской модели. Сейчас, в отличие от того, что мы видели еще 10–15 лет назад, они скорее положат деньги на депозит, чем купят понравившуюся, но не очень нужную им вещь. Это, конечно, оказывает тормозящее влияние на мировую экономику.

В Китае проблема иная: долгие годы экономика росла за счет внешних рынков, население недопотребляло, все ресурсы шли в инвестиции (доля их в ВВП Китая на пике была приблизительно равна нашей доле расходов на конечное потребление, и обе превышали 50%). Правительство не первый год пытается переключиться на внутренний спрос, но политика одного ребенка в семье и многолетняя практика, базирующая на формировании значительных накоплений, не способствуют переключению населения на потребительскую модель поведения.

NBJ: Если то, что мы наблюдаем сейчас, – это все-таки последствия кризиса-2008 или, как иногда принято говорить, вторая волна, следует ли ожидать того, что эта самая волна будет более болезненной для мировой экономики?

Е. НАДОРШИН: Я бы сказал так: она будет менее острой, чем первая волна, но более затяжной. Но, с другой стороны, это вопрос субъективный. Например, такие страны, как Бразилия и Китай, поскольку они не слишком сильно пострадали во время первой волны, как раз могут сейчас «хлебнуть» по полной. Что касается России, то для нее вторая волна, скорее всего, будет как раз такой, как я описал выше, – менее острой, но более затяжной.

NBJ: Печально, конечно, но Вы правы, говоря о том, что многие негативные моменты будут возникать и обостряться потому, что не были устранены старые проблемы. Например, проблема государственных долгов в странах ЕС…

Е. НАДОРШИН: Поверьте мне, в этом вопросе дела в Китае обстоят гораздо хуже, чем в Европе. В ЕС проблему долга так или иначе удалось взять под контроль, даже кризис в Греции является уже более или менее пройденным. 

NBJ: Вернемся к нашим делам, которые тоже трудно назвать беспечальными. Того, что российская экономика переживает кризисное состояние, никто уже давно не отрицает. В связи с этим хотелось бы знать, как Вы оцениваете эффективность антикризисных мер, которые разработало и осуществило правительство для стабилизации ситуации в стране?

Е. НАДОРШИН: Смотрите, какая картина: сначала в рамках стабилизации этой самой ситуации предлагалось влить в экономику 100 млрд рублей, потом говорили о более чем 700 млрд рублей. Вроде бы цифры солидные, но надо понимать, что по сравнению с теми проблемами, которые нам предстоит решать, это, как говорится, ни о чем. Фактически речь идет о некой точечной поддержке населения и немногочисленных секторов экономики. Причем значительная часть расходов средствами в бюджете не обеспечена. В настоящий кризис денег ведь всегда не хватает, значит, или расходы в ней не важнее обычных статей бюджета, или произведут их лишь при условии улучшении ситуации. Какая же это антикризисная программа?

NBJ: Но зато, если верить некоторым экспертам, есть и хорошая новость: у нас почти не осталось внешних долгов, поскольку за прошедшие почти два года объем ранее привлеченных заимствований существенно сократился, а новые просто невозможно было привлечь из-за санкций, введенных против России.

Е. НАДОРШИН: Тут тоже далеко не все так радостно: да, конечно, объемы задолженности сократились, но остались довольно значительными. На сегодняшний день они составляют около 470 млрд долларов, значительная их часть перекрыта валютными активами. И вы правы, говоря о том, что здесь свою роль сыграли санкции: у нас не осталось иного выхода из ситуации, кроме как плавно рассчитываться с долгами, не имея возможности перекредитоваться или рефинансировать их. С другой стороны, надо понимать, что компании тратят на эти цели те средства, которые иначе могли бы быть использованы как инвестиции – для расширения или модернизации производства, для освоения новых рынков сбыта своей продукции и т.д. И пока санкции будут сохраняться, никакого улучшения в этом вопросе, на мой взгляд, не предвидится.

NBJ: Есть надежда, что летом санкции если не полностью снимут, то хотя бы ослабят. Во всяком случае, дискуссии на эту тему идут, причем не столько в России, сколько на Западе. 

Е. НАДОРШИН: Знаете, тут многое будет зависеть от того, как будет дальше развиваться ситуация вокруг Сирии. На сегодняшний день мы слышим обвинения в адрес нашей страны в том, что именно действия наших ВКС приводят к увеличению потока беженцев в Европу – соответственно, создается имидж России как непредсказуемой страны, которая своими действиями наносит вред Евросоюзу, даже если это не касается украинского вопроса. Это может повлиять на настроения европейских политиков и предопределить неблагоприятное для нас решение вопроса об отмене или сохранении санкций.

Обсуждая этот вопрос, я хотел бы обратить Ваше мнение еще на такой момент: не так печально, что санкции были в свое время введены и, скорее всего, будут сохранены, как то, что у России не получился «разворот на Восток». Помните, после введения санкций у нас много говорили: «Ну и ладно, если Европа не хочет с нами дружить, то мы будем развивать экономические связи с Китаем и другими странами Юго-Восточной Азии». Но теперь мы видим, что этой замены одного крупного партнера в лице ЕС на другого крупного партнера в лице КНР не произошло – частично потому, что Россия действовала не слишком продуманно, частично потому, что Китай не спешит навстречу, вторая по размеру экономика мира замедляется, и у нее без нас много проблем. Что еще хуже, если эта тенденция в его экономике сохранится, то он уже не будет нуждаться в прежних объемах газа или нефтепродуктов. Что же касается других стран Юго-Восточной Азии, то со многими и них толком и не пытались налаживать более тесные экономические и торговые отношения. 

NBJ: Гибкости не хватило?

Е. НАДОРШИН: Да, и вот как раз недостаток гибкости является общей проблемой для нашей страны. У России, как стало очевидно на фоне украинского кризиса и особенно в последние несколько месяцев на фоне сирийского кризиса, огромные геополитические амбиции, а вот ее экономика им не соответствует. Она остается не только не диверсифицированной, но и медлительной, неповоротливой, лучшее определение – негибкой. А нам нужна такая экономика, как в США: чтобы она могла, если у нее, как у стула, подломилась нога, опереться на палку или хотя бы на костыль. Если не ладится что-то в одной отрасли, то капиталы должны срочно уходить в другую и работать в ней. У нас, к сожалению, ничего подобного не наблюдается.

NBJ: Я так понимаю, то же самое можно сказать и о нашей банковской системе: ее вряд ли можно упрекнуть в излишней гибкости. 

Е. НАДОРШИН: Конечно. И если уж мы заговорили о банковском секторе, то, к сожалению, недостаточную степень гибкости и эффективности демонстрирует прежде всего банковский надзор.

NBJ: Вот с этим утверждением, наверное, не все согласятся, посмотрев на статистику отзывов лицензий на осуществление банковской деятельности в прошлом году.

Е. НАДОРШИН: Дело не в количестве отозванных лицензий, а в том, что в большинстве случаев вывод с рынка того или иного игрока не вызывал у наблюдателей, аналитиков, экспертов и даже коллег по цеху ни малейшего удивления. Даже когда речь заходила о достаточно крупных финансово-кредитных организациях, часто можно было услышать: да про то, что этот банк не жилец, все на рынке знали уже давно. И что это означает? То, что регулятор, принимая решение о судьбе той или иной организации, не опережает события и даже не идет вровень с ними, а отстает от них. 

NBJ: Возможно. Но с количественной точки зрения действия ЦБ все же впечатляют.

Е. НАДОРШИН: Не соглашусь с Вами и здесь. Интенсивная «зачистка» – это совсем иные количественные и, главное, как я уже сказал, качественные параметры. И о какой интенсивной «зачистке» может идти речь, если мы зачастую на протяжении одного-двух, а то и трех месяцев читаем в СМИ о проблемах банка N, а потом узнаем, что у него была отозвана лицензия из-за дефицита ликвидности. Вы понимаете, что стоит за этим определением? А за ним стоит тот факт, что капитал банк давно уже «проел» и что у него не осталось ни копейки для финансирования своих простейших операций! Он абсолютно пустой – и вот тогда приходит регулятор и забирает у банка лицензию, а Агентство по страхованию вкладов вынуждено затем разгребать все проблемы, связанные с банкротством этого актива. 

NBJ: И все же страшновато становится, когда представляешь себе, что бы было, если бы надзор действовал более интенсивно.

Е. НАДОРШИН: Скажу Вам честно: по моему мнению, на рынке бы осталось не более 100–150 финансово-кредитных организаций. По простой причине: большинство из работающих сейчас банков обременены непозволительно большим грузом плохих активов, который уже давно не позволяет им эффективно выполнять свои основные функции. Эту проблему так или иначе придется решать, поскольку с такой банковской системой вернуться к экономическому росту будет крайне затруднительно. Опять же, тот факт, что часть из них по характеру своей деятельности не являются банковскими организациями и занимаются чем угодно, но не классическим банкингом, только усугубляет ситуацию. В такой ситуации, полагаю, уместны более решительные меры, причем направленные в первую очередь не столько на отзыв лицензии, сколько на очистку балансов имеющихся банков. Но регулятор продолжает «чистить» систему медленно и печально.

NBJ: ЦБ не хочет дестабилизировать ситуацию слишком резкими движе-ниями?

Е. НАДОРШИН: Может быть. Но, полагаю, гораздо важнее то, что для качественной очистки сектора требуется смена подхода, много денег и масса неприятных объяснений. Регулятор явно к этому не готов. Если «чистить» сектор, не меняя подхода, то получится просто сокращение числа участников, пусть до 100–150 банков. Но без очистки их балансов, без увеличения их эффективности это ничего хорошего не даст, просто снизит уровень конкуренции и позволит оставшимся переложить на клиентов значительную часть своих проблем, что точно никак не поможет возобновлению экономического роста.

Учитывая состояние внешней среды и выжидательную позицию, которую занял в своих действиях не только ЦБ РФ, но и многие другие экономические агенты, проблема едва ли решится сама собой (как не решилась она в 2008 году, когда впервые остро встала перед регулятором в масштабах всей системы). Скорее всего, ЦБ в ближайшие годы придется регулярно делать сложный выбор между сохранением нынешнего, прямо скажем, болотистого состояния системы и взрывным процессом «зачистки», возможно, спровоцированным внешними для системы шоками.

NBJ: Например, какими?

Е. НАДОРШИН: Например, в случае падения цен на нефть ниже 10 долларов за баррель. Паника, истерика, банки «ложатся», и в этой ситуации ЦБ будет проще разобраться с теми, кто либо уже на протяжении нескольких лет был «мертвым», либо стал таковым в результате кризиса. Как мне кажется, было бы разумным, если бы регулятор в этом случае воспринял следующую тактику – набирал бы команды менеджеров и отдавал им под управление «плохие», но все-таки еще жизнеспособные организации. Естес-твенно, с заданием «очистить» их балансы от плохих активов, естественно, с оказанием новым управляющим командам финансовой поддержки. Но при этом должны быть четко оговорены условия: если менеджеры справляются с заданием, то они становятся собственниками этих банков, и о деньгах, вложенных в восстановление активов, государство больше не вспоминает. Если нет – то очень суровое наказание, вплоть до уголовного, в том случае если имел место не только и не столько непрофессионализм, сколько злоупотребления.

Я понимаю, что это предложение звучит достаточно радикально. Но мы должны осознать: нынешнее «болотис-тое» состояние системы все равно не сможет продолжаться вечно. Рано или поздно регулятору придется перейти к более жестким и непопулярным мерам, а, как показывает опыт, откладывание решения «на потом» только усугубляет ситуацию в банковской системе, да и в экономике страны в целом.